Егерь
Шрифт:
– Мама… – продолжала шептать Роден в бреду. – Мамочка, помоги…
Зафир вновь коснулся ее плеча. Кожа засветилась. Он провел по ней пальцами и следы света последовали за ними.
– А-а-а!!! – закричала Роден и вспыхнула на его глазах.
Зафир одернул руку и отступил на шаг.
Она лежала на кровати и смотрела на него в темноте. Ее кожа. Она вся светилась, будто кто-то зажег под ней сотни золотых огоньков.
– Что… – прошептала Роден и присела в кровати, – что ты тут делаешь? – она натянула одеяло, прикрыв обнаженную грудь.
– Извини. Тебе кошмар приснился. Ты кричала.
Свечение заволокла Тьма. Все погасло. Все стало как прежде.
Роден щелкнула пальцами. Загорелся тусклый свет. Она потянулась к пачке с елотками на тумбочке. Закурила.
– Спасибо, что разбудил, – она выдохнула дым. – Так бы и металась всю ночь.
– Ты всегда голой спишь? – решил напоследок поинтересоваться Зафир.
– Какие-то проблемы? – Роден потерла взмокший лоб.
– Никаких проблем, – он улыбнулся и поспешил покинуть ее каюту.
Он пил кофе на кухне, когда она вошла, замотанная в махровый халат.
– И мне налей, пожалуйста.
– Спасть ложиться больше не собираешься?
– Попью кофе и пойду спать. А это что? – она потянулась к тарелке с нарезанным мясом и взяла кусочек. – М-м-м… И хлеб передай. Ага. Спасибо!
– Любишь есть по ночам? – спросил Зафир, вгрызаясь в очередной бутерброд.
– В Космосе не бывает дня и ночи. Только циклы, запрограммированные системой, чтобы такие, как мы, с катушек не съехали. Так что, сейчас ни ночь и не день. А я ем тогда, когда хочу есть.
– Твой кофе, – он передал ей кружку.
– Спасибо, – она пригубила кофе. – Ну а ты чего не спишь?
– Покой твой стерегу, – отшутился Зафир.
– Раз уж мы решили позавтракать посреди ночного цикла, может, обсудим дело, ради которого я лечу на Олманию?
– Не на этом корабле. И не во время полета. Извини, – Зафир откусил кусок бутерброда и пожал плечами.
– Не доверяешь, значит, – хмыкнула она.
– Мы, олманцы, вообще народ странный.
– Ладно, – согласилась Роден. – Не хочешь о деле, давай о семье твоей поговорим. Родители живы?
– Не знаю, – Зафир глотнул кофе. – Я приемный ребенок. Меня к дверям приюта в корзине принесли. Приемная мама пыталась найти сведения о них, но тщетно.
– Она жива?
– Нет. Их с отцом уже давно нет.
– Ясно, – вздохнула Роден, доедая бутерброд. – А сестра твоя? Она тоже приемный ребенок?
– Нет. Она – родной ребенок.
– Понятно, – кивнула Роден. – Поздний и долгожданный сюрприз?
– Чудо, – улыбнулся Зафир. – Назефри – настоящее чудо.
– Тогда все еще сложней, чем я себе представляла, – она глотнула кофе и закурила.
– Почему ты думаешь, что все так сложно?
– Ревность в семье приемного ребенка к родному всегда оставляет более грубые деформации. Но ты, судя по всему, сестру любишь. Так что вряд ли здесь будут скрываться какие-то большие подводные камни. Хотя, с женщинами проблемы могут быть серьезные. Ты, случаем, не гей?
Зафир подавился.
– Не гей, – кивнула Роден. – Ну, тогда я всецело была права. Ты инициативу в отношениях никогда не проявляешь. Так, можешь немного поиграть и потом в кусты. Если женщина настойчива – она тебя добивается. После секса интерес к женщине пропадает. Ты сравниваешь всех их со своей приемной
– Что-то мы все обо мне, да обо мне, – Зафир допил кофе и поставил кружку на стол. – Может, про себя что-нибудь расскажешь?
– Да ты и так уже все рассказал. Люблю красивых, властных и жестоких мужчин. Любила, – Роден усмехнулась. – Теперь они меня с другой точки зрения интересуют.
– И много в твоей жизни было мужчин?
Роден его вопросу удивилась.
– Не волнуйся, – она затянулась, – никто из них к тебе хвастать не придет.
– А сколько у тебя было мужчин после того, как ты изменилась?
Роден затушила елотку.
– А вот это, дорогой, тебя вообще не касается. Спокойной ночи, Темный.
– Спокойно ночи, Роден.
Глава 4
Он сидел на полу в своей комнате и вновь задавал вопрос «Зачем?» На протяжении двух суток, в течение которых они летели на Олманию, он показывал ей новые фигуры и она заучивала их наизусть. Она не раз просила передать ей материалы дела, но он наотрез отказывался, предостерегая себя и служащих на корабле от возможной истерики Роден. Во второй цикл ночи кошмары вновь посетили Роден, и Зафиру опять пришлось ее разбудить. Правда, кофе ночью после этого он пил в одиночестве. Поутру Роден сделала вид, что ничего не произошло. Странно, что ему не все равно. Сомери до сих пор не вышла с ним на связь и это был плохой признак. Безусловно, она ознакомилась со всеми публикациями, вышедшими в сеть за последние дни, и наверняка пребывала в ярости. Хуже, если она подумает, что это Зафир заказал эти провокационные фотографии. С другой стороны, если бы она думала так, от него бы уже живого места не осталось. Все-таки кто-то сыграл ему на руку. И если бы он вычислил заказчика, скорее всего, сказал бы ему спасибо. Итак, благодаря обстоятельствам, ему удалось временно вывести Сафелию из игры. И это не может не радовать. Но что делать дальше?
– Эй, ты здесь вообще? – Роден прервала тишину.
Зафир неспешно поднялся, подошел к ней, подкорректировал положение рук, исправил угол наклона головы.
– И все же… – задумчиво произнес он. – Почему никто не обучил тебя «суирскому дреду»?
– У каждого рода – свои техники. Мои сети – произведения искусства, но только для сведущих в этом деле лиц. Знания о плетении, о способах крепления и управления ими передавались в нашей семье из поколения в поколение. Остальным ученикам, какими бы одаренными они ни были, никогда не показывали все. В роду Сомери тоже есть секретные техники. О них не знаешь даже ты. И никогда не узнаешь.
– Значит Сомери показывает своим ученикам разные элементы одной техники, – улыбнулся Зафир, заглядывая в глаза Роден. – Возможно, и ты могла бы меня чему-нибудь научить?
– Не боишься, что когда Сомери об этом узнает, ты потеряешь нового Учителя?
– Я уже очень давно ничего не боюсь, – прошептал он, наклонился и поцеловал Роден в губы.
Она смотрела на него не мигая. Он отстранился и отвернулся.
– Это что такое было? – прошипела она.
– Сама как думаешь?
– Не смей… лезть ко мне… Темный…