Египетские новеллы

Идрис Юсуф

Он подошел к Рафаату эфенди, поздоровался с ним и сел, с жадностью глядя на пищу, взглядом прося либо уделить ему что-нибудь, либо пригласить к обеду, как он привык. Однако Рафаат эфенди даже не обернулся к нему и не ответил на приветствие, а только еще больше насупился. Шейх не понял безмолвного отказа и начал вести свой обычный бессмысленный разговор. Рафаату это надоело — он не любил таких людей, — и он резко оборвал шейха, но тот не переставал говорить, будто ничего и не слышал, больше того, он заговорил еще громче. Наконец терпение Рафаата иссякло, он позвал старшего пастуха и велел ему прогнать назойливого шейха. Пастух помедлил и отказался. Тогда Рафаат эфенди встал и, угрожающе размахивая кулаками, закричал на шейха, затем в бешенстве отшвырнул от себя поднос, на котором стояли тарелки с едой. На крик Рафаата собралось много феллахов, а также

мулла, сторож, рабочие с паровой мельницы и орава ребятишек, которые начали издеваться и глумиться над черкесом. В исступлении Рафаат подскочил к шейху, который не обращал никакого внимания на происходящее, и с силой толкнул его, не причинив ему, однако, никакого вреда. Шейх расхохотался, полагая, что с ним шутят, и в свою очередь толкнул Рафаата; тот упал навзничь. Под издевательский смех и улюлюканье толпы Рафаат с трудом поднялся, окинул взглядом окружающих его многочисленных врагов во главе с шейхом Сейидом и побрел домой. Кровь прилила к его лицу, вены вздулись, он размахивал руками, посылая угрозы и проклятия по адресу шейха. За ним следовали ребята, которые продолжали издеваться над Рафаатом. Едва они отошли, как шейх уселся за стол и, подобрав с помощью феллахов куски хлеба и остатки обеда, начал с жадностью поглощать их, бессмысленно глядя на воду канала. Некоторые решили, что он наблюдает за рыбешками, которые лакомились остатками обеда Рафаата, ставшими их добычей. Наевшись досыта, Сейид собрал остатки в сумку, подложил ее под голову и, растянувшись на берегу канала, погрузился в глубокий сон.

В половине четвертого возле дома Рафаата эфенди послышались крики о помощи. Перед дверью собралась толпа феллахов. Все спрашивали друг друга, что случилось. Из толпы вышел мулла, пользовавшийся всеобщей любовью и уважением, и вошел в дом. Он пробыл там немногим больше десяти минут, затем молча вышел, взял в руку посох и, будто готовясь произнести проповедь в мечети, как он делал каждую пятницу, погладил левой рукой свою седую бороду и начал говорить громким внушительным голосом:

— О рабы аллаха! Наш тиран погиб! Поистине мы принадлежим аллаху и к нему возвращаемся.

Далеко не все поняли, что мулла имел в виду. Старики, которые неясно расслышали его слова, воскликнули:

— Воистину, нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед пророк его!

Тогда мулла громко, словно на проповеди, объявил:

— О люди, умер Рафаат эфенди. Вечен лишь аллах.

В толпе изумленно зашептали:

— Умер? Умер?

— Да, о люди! Умер Рафаат эфенди, потому что хотел прогнать шейха Сейида, святого из святых аллаха.

Затем он начал пространно, как на проповеди, рассказывать, как и от чего умер Рафаат эфенди, подробно описал вид покойного, сказав, что лицо его черно, как уголь, а это свидетельствует о том, что Рафаат эфенди отправился в преисподнюю. Вид его был ужасен, глаза вышли из орбит, руки судорожно сжаты. Все это свидетельствовало об отчаянной предсмертной борьбе с одним из джинов, посланных Азраилом, чтобы взять его душу и предать мучениям. Затем мулла начал приводить доказательства святости шейха, говорил о том, какой ужасной и мучительной смерти предал он Рафаата, которого теперь ждет огненный ад только потому, что он обидел шейха и поднял на него руку. И люди поверили мулле.

Весть эта быстро распространилась по близлежащим деревням. Седобородый мулла всем рассказывал о святости шейха Сейида. Ужас проник в сердца людей, они начали бояться шейха и страшиться его могущественной силы, способной любого погубить и бросить в огненный ад. Феллахи начали еще больше почитать и уважать шейха Сейида, кормить его, добиваться его дружбы, льстить ему, надеясь, что он одарит их своей милостью.

А вот что в действительности произошло с Рафаатом эфенди. Он вернулся домой разъяренный до крайности и, увидев перед собой старшую жену и кричащих детей, обрушился на них со страшной бранью и жестокими побоями. Жена пыталась защитить детей от гнева мужа. Но он схватил ее за горло и беспощадно избил ногами, обутыми в кованые сапоги с железными гвоздями. Не в силах этого вынести, жена сама бросилась на него, а для своих сорока восьми лет она была еще достаточно сильна. Деспотизм, наглость и жестокость мужа породили в ее сердце ненависть к нему и жажду мести. Она схватила Рафаата своими сильными руками и повалила на пол, затем придушила его подушкой, навалившись на нее всем телом. Этого было достаточно, чтобы ее муж испустил дух. Так он и умер из-за своей жестокости. Следы преступления сразу не были замечены,

и Рафаат эфенди отошел в другой мир, оставив о себе плохую память и не вызвав ни в ком жалости.

Когда мулла рассказывал людям о смерти Рафаата, шейх Сейид проснулся и зевнул, вдыхая свежий предвечерний воздух. Затем, взяв свою сумку, лениво встал и побрел, как обычно, ни на кого не обращая внимания и не зная, куда идет.

Второй случай, хоть и отличался от первого, тем не менее произвел на людей не меньшее впечатление.

Как мы уже говорили, у шейха Сейида было шесть дочерей. Крестьяне считали, что старшим дочерям уже давно пора было замуж. Однажды кто-то из жителей селения увидел старшую дочь шейха, когда она набирала в кувшин воду из канала близ своего дома. Девушка понравилась ему, и он женился на ней.

У этого человека, кроме нее, уже были две жены, но они не принесли ему потомства. Не прошло и пяти месяцев после его женитьбы на старшей дочери Сейида, как он выставил свою кандидатуру на должность омды и неожиданно для самого себя был избран. Феллахи считали, что только чудо помогло этому человеку занять такой пост. Обрадованный новый омда думал, что шейх в благодарность за этот брак так возвысил его. Через четыре месяца после того, как зять Сейида стал омдой, аллах наградил его двумя близнецами сыновьями, что привело счастливого отца в неописуемый восторг: ведь уже много лет он с нетерпением ждал сыновей.

Подобно истории с Рафаатом, слух об этом событии быстро распространился, авторитет шейха возрос еще больше, и многие стали добиваться руки его дочерей. Вскоре дочери шейха вышли замуж за почтенных людей.

Дом опустел, в нем осталась лишь старуха со своим слабоумным сыном. Они могли бы бросить лачугу, поселиться у одной из дочерей и жить в достатке. Однако мать предпочла остаться в лачуге, чуть подновив ее. Летом лачуга защищала от палящего зноя, а зимой от холодного ветра. Старуха согласилась взять лишь немного вещей, пожертвованных зятьями. Шейх Сейид привык спать на земле, подстилкой ему служил плащ, а подушкой — сумка с кусками хлеба и остатками пищи.

Так жили мать с сыном, не трудясь, но и не зная голода. Мать постоянно находилась дома и выходила только, чтобы набрать воды в кувшин или посидеть на пороге дома. Сын привык уходить утром и возвращаться — с полной сумкой только к вечеру. Все старались накормить его и чем-нибудь услужить ему. Он ежедневно ходил в соседние селения, а по пятницам посещал базар. Его встречали с почетом, но боялись. Он ел где хотел, вернее, куда попадал, когда желудок начинал требовать пищи, ложился спать там, куда его приносили ноги: около канала, в хлеву, где укладывался на солому, или на пороге мечети, закрывая вход туда своим тучным телом, и тогда никто не осмеливался ни войти в мечеть, ни выйти из нее. Он мог спать и в поле, и на дороге, и на рынке — всюду, где он начинал чувствовать усталость.

Так в довольстве и благополучии жил шейх Сейид со своей матерью семь лет. Им завидовал каждый бедняк, тяжелым трудом зарабатывающий свой хлеб.

* * *

Всякий раз, приезжая в деревню на каникулы, я видел шейха Сейида все таким же; он ничуть не изменялся. Я уже не боялся его, меня больше не пугали его странные, бессмысленные слова.

Прошло три года с тех пор, как я последний раз был в деревне. Шестнадцатилетним юношей я вновь приехал туда и увидел, что обстоятельства изменились: мне пришлось выслушать много горьких жалоб на шейха Сейида; я видел, что сомнение в его святости проникает в души многих феллахов и вот-вот над шейхом может разразиться гроза. Я спрашивал многих о причине этого недовольства и получал один и тот же ответ: характер у шейха настолько испортился или, вернее сказать, его болезнь дошла до такой степени, что святого стало трудно выносить. Вскоре мне довелось увидеть шейха Сейида, и я сразу понял, что тихое помешательство переходит в буйное, опасное для окружающих. Он не был в этом виноват, виновата была его прогрессирующая болезнь, которая приняла такие тяжелые формы.

Перемену в нем люди начали замечать еще год назад. Сначала она была мало заметна, но сейчас он стал буквально невыносим.

Люди сначала сносили обиды, уверенные в том, что шейх Сейид карает лишь тех, кто этого заслуживает, кто совершил грех; однако впоследствии поняли, что он ни для кого не делает исключения: ни для грешников, ни для праведников. Тогда в душе они начали роптать на него, но не высказывали открыто своих мыслей, боясь его тайной силы, о истоках которой ничего не знали.