Египетские новеллы
Шрифт:
Мамдух эфенди — состоятельный человек. Это сразу видно по его хорошему костюму, стоячему воротничку и дорогой трости. Но в своем кругу он не считается образованным человеком. Он едва-едва читает по-турецки, и то этому его научила в детстве мать. В своем кругу он не слывет и деятельным человеком. Его юность прошла под крылышком родителей, и хотя он всегда что-то выдумывал, это были только ребяческие затеи, а если и проявлял стремление к деятельности, то лишь Для своих удовольствий.
Родители его умерли, оставив Мамдуху небольшое наследство. Мамдух эфенди не только сохранил эти деньги,
Его первая жена умерла, говорили из-за того, что он с ней жестоко обращался. Кое-что Мамдух эфенди унаследовал и после нее. Вторая сумела вырваться из его когтей, но только после того, как муж получил от нее все, что ему было нужно, и обобрал ее. И вот теперь он в суде из-за третьей жены.
Это молодая женщина по имени Наима. Она очень красива, но красота эта такова, что доступна только немногим. Источник ее обаяния не щеки, подобные яблоку, не белое, как сметана, лицо, не брови, изогнутые полумесяцем, не прямой нос, напоминающий сирийские финики, не гладкая, как мрамор, грудь. Это та духовная красота, которая вдохновляет художников, волнует поэтов и вносит счастье в дом культурного человека. Но как может существо подобного воспитания и характера, как тот, о ком только что говорилось, понять секрет этой красоты?
Мамдух женился на ней, вернее захватил ее, только потому, что она была дочерью турчанки, приятельницы его матери, и потому, что ей в одном месте принадлежал дом, в другом — несколько федданов земли.
Наима хотя и не получила законченного образования, но обладала внутренней культурой, умела тонко чувствовать и была преисполнена радостного восприятия жизни. Она вызывала восхищение и любовь подруг, которые всегда приходили в ее дом проводить время в ее обществе. И она любила их всей душой и старалась сделать им приятное.
Так и жила Наима, как щебечущая птичка, в окружении матери и сверстниц.
Но после замужества она натолкнулась на сердечную черствость ее придирчивого мужа. Он относился с подозрением ко всем юношам и мужчинам. Зная слабость тех женщин, которые попадали к нему в лапы, он не верил женщинам. Поэтому в его душе возникла ревность.
— Не открывай окон!
— Со слугой не разговаривай!
— Одевайся, как приказываю!
— Не переступай порога иначе, как с моего разрешения и под моим присмотром!
Для Наимы это была скорее тюрьма, чем дом. Мамдух был тюремщиком, а она преступницей, каждый шаг которой был на подозрении, словно она являлась не честной женой, соблюдающей свой долг. Найму, меньше чем кого-либо, мог удовлетворить такой образ жизни, или, точнее говоря, такой способ смерти. Она страдала, затем протестовала, даже восстала и, наконец, покинула дом, проклиная тех, кто его построил.
Вот поэтому-то и стоит Мамдух эфенди там, где мы его оставили, в толпе у зала заседаний. А в помещении суда, как мы уже говорили, легко найти и тему для беседы и случай излить свою душу или выразить сочувствие и соболезнование. Скоро между Мамдухом эфенди и несколькими женщинами завязался оживленный разговор, во время
Старуха, подперев большими пальцами ввалившиеся щеки, изрекла:
— Дом покорности. Если суд вынесет такое решение — это будет ужасно. Как мне жалко такую молодую. Зачем все это, сынок? Вспомни поговорку: кто любит меня, тот не выбрасывает. Лучше отпусти ее, и аллах смилостивится над тобой и пошлет тебе другую жену. И над ней сжалится и пошлет другого мужа.
Стоявшая рядом с ней девушка расхохоталась:
— Говорят, что, идя от столба к столбу, где-нибудь найдешь свое счастье.
Старуха засмеялась, обнажив гнилые зубы, и ответила:
— Клянусь пророком, сестра моя, ты говоришь правду. Конечно, если все мужчины таковы, что же нам остается делать?
Третья с негодованием отвернулась и отошла, бормоча проклятия по адресу всех мужчин, вместе взятых.
Мамдух эфенди стоял, прислонившись спиной к стене и постукивая концом трости по носкам своих начищенных ботинок, желая этим показать, что не обращает внимания на слова женщины. Через несколько минут вышел служитель суда и выкрикнул: «Мамдух эфенди! Госпожа Наима!» Мамдух эфенди вошел в зал, за ним проследовали два адвоката: один — его, другой — его жены.
Дело было передано для вынесения решения, но судья недолго раздумывал и вскоре объявил его.
И вот Наима вошла в «дом покорности». Это был жалкий домишко в одном из переулков. В нем небольшая комната с двумя окнами. Жалюзи на них наглухо заколочены, и высунуть голову на улицу уже не представляется возможным. Простим это им — жалюзи ведь здесь ни при чем, они выполняют свой долг и пропускают свет и воздух. В комнате узкая кровать и старый шкаф. На кровати жесткий матрац, в шкафу самые скромные платья. На стене зеркало, в котором дотошный исследователь может с трудом различить черты своего лица. На полу старый ковер, на нем все еще можно найти место, куда поставить ногу. Такова комната несчастной женщины.
Если мы пересечем небольшую залу, где стоят диван и стол, составляющие всю ее меблировку, мы окажемся в комнате Умм Бхатырхи. Там каменный пол, на нем циновка, на циновке матрац, а на матраце Умм Бхатырха. И больше ничего.
В одной из стен дыра. Если мы назовем ее окном, то погрешим против истины, если оконцем — будем ближе к ней, а если просто никак не назовем, то полностью достигнем истины.
На этом можно закончить описание жилища, куда привели бедняжку. К этому ее приговорил судья, пристав привел приговор в исполнение, а ее муж радовался и торжествовал.
— Я ей покажу! Кто не хочет есть сливы, пусть довольствуйся косточками.
Так сказал муж, запер дверь дома и, убедившись, что жена там, а ключ у него в кармане, удалился.
Но судьба при этом хитро улыбнулась.
Какое одиночества испытала бедняжка, какая горечь и тоска наполняли ее сердце! Наима плакала так, что чуть не захлебнулась слезами. Она была не в состоянии поверить в то, что произошло. Ее охватило оцепенение, и она лежала неподвижно на полу, как мертвая. Взгляд ее был устремлен в пространство.