Его искали, а он нашелся
Шрифт:
Раньше, когда они шли нога об ногу, он побеждал в одном случае из трех, когда удавалось подловить или вымотать свою противницу, но то было давно, до того, как тело и душу его единственной любви, его самого ценимого друга, наполнила сила Пекла, возвышая и низвергая туда, куда ему уже нет дороги. Там, где он был быстр, она была молниеносной, где он был несокрушим, она стала всесокрушающей, никакая защита, никакое мастерство не могло компенсировать это отставание. Он всю жизнь шел своими ногами, брал силу только ту, что мог назвать своей, как и она... когда же настал тот миг, тот момент принятия,
– Дурак!
– Не слово, но развратный стон, въедающийся в разум даже сквозь броню железного спокойствия и самоконтроля.
– Чего ты добьешься? Ради чего хочешь сдохнуть? Ради кого?
Он молчит, лишь шатаясь под градом ударов, слишком быстрых, чтобы даже уследить за ними, слишком сильных, чтобы он мог устоять и вынести их без повреждений. Молчит, не зная, что ответить, что сказать той, кто была для него всем, для кого он сам был всем.
– Ты мог быть со мной!
– Трудно сказать, ранит его сильнее слово или все же клинок.
– Мы бы ушли, спрятались ото всех. Тебе просто нужно было не мешать!
"Разве отпустили бы тебя твои новые хозяева?" - хотелось спросить.
"Разве смогла бы ты сама уйти, распробовав Похоть и ее власть?" - мог ответить он.
"Этого ли ты хотела, за этим ли пришла к извергам?" - так и просилось на язык.
Но он молчал, пытаясь даже не отбиваться, а просто устоять на ногах, не упасть на такую хрупкую черепицу забытой крыши, не проломить ее, падая внутрь мастерских цехов. Молчал до тех пор, пока эфес шпаги, разогнанный дарованной силой, не проломил забрало его шлема, выбивая зубы и ломая челюсть, роняя его вниз, на покрытую его кровью черепицу.
Красное на красном.
Под пурпурным небом.
– Прими меня, Хиро, пожалуйста.
– Она просит искренне, не пытаясь влезть в голову, хотя, несомненно, может, особенно пока он в столь плачевном состоянии.
– Будь со мной, как был когда-то.
Как же он хотел согласиться, как желал забыть обо всем и принять ее обещание, поверить в милость тех, кто обещал ей счастье, обещал отпустить восвояси, только помоги им победить здесь. Она сама пришла к ним, возможно, даже верила в это, но он слишком хорошо помнил наставления, книги, истории и рассказы, чтобы верить в чужие обещания.
– Ньет.
– Сквозь боль, сквозь капающую изо рта кровь и осколки зубов выдавливает он из себя, с болью смотря на вновь застывающее каменной маской лицо теперь уже точно врага.
– Ты умрешь.
– Просто и как-то буднично произносит Мариа, перенося вес тела в ударную позицию.
– Все твои начинания. Все твои цели. Они исчезнут. Вместе с тобой.
Несмотря на сломанные кости, раздробленную челюсть и заливающую лицо кровь он крепче сжимает свою саблю, перехватывая ее в нижней стойке, сквозь горечь и слезы отвечая ей той фразой, с какой шел всю свою жизнь, с какой мечтал, чтобы рядом шла она, зная, что она разберет даже сквозь то бормотание, какое он способен выдать с такими травмами.
– У самурая нет ьеьи, только ъуъ!
Следующие сорок ударов сердца он сражается так, как не умел и не смел мечтать всю свою жизнь, за секунды постигая истины, ради осознания тени которых раньше тратил годы, повторяя
Она уходила победительницей, не получив никаких ран, окромя небольшой царапины чуть ниже колена
А он улыбался грустно и с пониманием, какого ему так не хватало при жизни.
Не хватило в тот единственный момент, когда он пожертвовал будущим и настоящим ради тени прошлого, оставив ее одну против всего мира, мира такого же холодного и жестокого, но теперь без его поддержки, без спины, к которой можно прислонить спину собственную. Ему всего лишь стоило не уходить тогда и все пошло бы по иному пути, вышло бы иначе, закончилось бы по-другому.
– Прости, что бросил тебя в одиночестве.
– Одними губами, даже не прошептал, а только обозначил шепот умирающий в одиночестве мальчик, что сумел вырасти и повзрослеть, но только перед самой гибелью обрел ту мудрость, какую искал все эти годы.
Умирая, чтобы так и не увидеть, как дрогнула походка посвященной культистки, как исказилось в горечи ее прекрасное лицо и как утерла она единственную слезу, что скатилась с ее глаз и упала оземь рядом с каплей крови из уже затянувшейся раны.
Она не могла простить.
Не себя.
– Камнедробилка!!!
– Вопит железная крепость на коротких ножках, какой кажется постороннему наблюдателю одетый в полный зачарованный доспех гном, опуская сияющий раскаленной сталью молот на голову и без того раненному извергу среднего ранга, превращая эту голову и половину туловища в неаппетитную массу из отдельных и не поддающихся опознанию фрагментов.
Идущая рядом с ним четверка ведомых, тоже гномов, тоже в латах, тоже с оружием, с радостью добивает нескольких культистов, а то и просто замороченных гражданских, которые без поддержки дьявола были просто мясом для подобных воинов. Даже одиночный гном в полном оснащении, особенно если в родных горах или в узком перешейке, способен остановить целую сотню атакующих, просто за счет собственной брони и вложенных в нее зачарований, без учета мастерства самого гнома.
А здесь собрались не просто гномы, а почти элитная (а то и без "почти") связка малого краза, сиречь полная пятерка, привыкшая действовать в отрыве от монолитного построения хирда, на улицах и в переулках штурмуемых городов. Подгорный народец редко выбирался войной под свет Солнца, но свои специалисты у них имелись, а недооценивать этих специалистов позволить себе не мог никто. Идущая за командиром четверка, расслышав выкрик главного, только улыбнулась в скрытые глухими шлемами бороды, да подхватила старую и непристойную (а других у гномов особо и нет) шахтерскую песенку.