Его искали, а он нашелся
Шрифт:
– А, ну если так, то нормально.
– Чего у егеря не отнять, так это умения говорить так, чтобы никто не смог понять, дурак он или притворяется.
– Тогда живем.
Не у одного Шчепана остались в Вечном родичи или близкие, пусть даже семейных людей среди его отряда было на пальцах руки плохого дровосека посчитать. Так, временные любовницы, подружки, знакомые и прочие связи, которые, конечно, очень важные, но не настолько, чтобы за них умирать. Оттого и приятно где-то под сердцем, что ближники его не отступились и сейчас рядом с ним, рискуют жизнью и душами за командира, дружбу, товарищеские отношения и обещанную
Говнюки жадные.
Но свои говнюки.
Шчепан рассчитывал не на свою силу и сногсшибательную мощь, а на имеющийся в его доме болотный алтарь, принадлежавший еще отцу отца его деда. Так-то этот покрытый мхами булыжник мог использоваться для многих целей, начиная от молитв и жертвоприношений тому же Нааму, продолжая десятками ведовских ритуалов и заканчивая уже упомянутой телепортацией к алтарю. Разумеется, подобные трюки наверняка уже опробовали много-много раз, но имелись у болотника определенные надежды.
Во-первых, этот алтарь окроплен его кровью и связан с ним крепче, чем даже кровная связь отца и сына. В столичный особняк эту неповоротливую дуру доставил отец Шчепана, едва выправив на то разрешение, выполнив почти забесплатно несколько сложных контрактов. Ведуны не так уж и привязаны к алтарям и местам силы, как это принято считать. Если говорить о деревенских бабках-шептуньях, тогда да, они действительно часто по глупости приковывают себя к определенной территории слишком сильно, становясь беззащитными, а то и нежизнеспособными, стоит только их с той территории сковырнуть. Имеются и среди опытных пользователей ведовства те, кто природняют себя к определенной земле слишком сильно, но это далеко не обязательное условие. Тот же Шчепан становился возле алтаря сильнее, мог загодя создавать там заготовки на разные случаи, проводил там определенные ритуалы, но отсутствие алтаря рядом не делало его слабее. Просто еще один способ возвышаться, со своими сильными и слабыми сторонами, удобствами и трудностями.
Во-вторых, он ведь собирался пробивать себе дорогу не к спасению Императора, не для выноса сокровищницы кого-то из лордов, а для тихого и незаметного проникновения в неприметное поместье в не самом богатом районе. Такую вылазку, тихо и по-пластунски проделанную, изверги могли бы и пропустить, они же наверняка не всемогущие, не всевидящие и уж точно не все они в состоянии предвидеть. Обратно выйти едва ли получится, раз уж никто пока еще, вроде бы, не сбежал, но и это не приговор. Шчепану главное Войжчека прикрыть, а потом можно дождаться того славного часа, когда спасать их (ну, не именно их двоих, а всю столицу) принесутся те, кому Пекло и его отрыжки окажутся по силам.
В-третьих, их всего-то восемь человек, причем не могучих воителей и кудесников, каждый из которых Легендой закусить может, а относительно скромных в своих силах авантюристов. Это же не армия спасения, чтобы из-за нее все всполошились, а так, мелочь, особенно на фоне украденной столицы. Вдруг действительно повезет, вдруг сумеют, вдруг вытащат длинную палочку? В жизни всякое бывало, а Фортуна их братию любит, считаясь покровительницей всех авантюристов разом, от только ступивших на эту дорожку сельских забияк, до руководителя столичного отделения Гильдии.
Шчепан вливал свои силы в болото под ногами,
Кровь из порезанной ладони окропляет поверхность забурлившего болота, а стоящие вокруг соратники вливают свои резервы в жадно забирающую чужую магию тину, да и сам Шчепан с резким выдохом вливает столько, сколько лишь может пропустить сквозь себя за один удар сердца. Во рту будто срало целое стойбище гоблинов, а ноющая резь в желудке только напоминает о вреде чрезмерного использования зелий для усиления чар. У него и так уже имелось в жизни несколько десятков визитов к лекарям, спровоцированных последствиями длительной интоксикации, но сейчас просто не до экономии, не до забот о своем здоровье.
Шчепан давит, зовет, пытается нащупать связь с алтарем, напоминая себе слепца, которого какой-то выпивоха, желая похохотать, лишил тросточки, повалил на землю и теперь смотрит, как слепой калека ползает на животе, пытаясь отыскать потерю. Вокруг оживленная улица, грохот и обидный смех, тут и там стучат колеса повозок, и стоит только сделать одно неверное движение, как тебя просто раздавит под заливистый смех зрителей и ругань извозчиков. Сердце то начинает заполошно метаться в груди, то почти останавливается и его приходится подгонять частичкой собственного волшебства.
Тяжело, безумно тяжело держать заданную нагрузку, тяжело вливать новые и новые порции силы, тяжело шептать, выплевывая злые слова наговоров, тяжело даже просто жить, быть, существовать. Непосильная для него задача по капельке выпивает дыхание Ведуна, который уже не может, даже пожелай он того, прервать свой ритуал.
Их, наверное, уже засекли, уже послали сюда группу стражей, чтобы задать трепку тем, кто проводит нелицензированные ритуалы в этой местности. Скорее, удивительно, что их раньше не нашли, словно болота решили помочь Шчепану в кредит на всю оставшуюся жизнь, укрыв и спрятав от множества глаз. Давление нарастает и он уже чувствует, как начинают похрустывать кости и зубы, как становятся глубже морщины на лице, когда магия, не находя ни дороги, ни выхода, начинает старить тело незадачливого мага.
Он уже готов упасть замертво, прямо на глазах своих соратников, лицом в болото, теперь уже какое-то неестественно глубокое, дышащее, живое. Он по-прежнему не чувствует ни малейшего отклика, по-прежнему упирается в ту же самую пустоту, в какую бьются головами все заинтересованные в спасении столицы стороны. Он уже умер, уже проиграл и сейчас стоит лишь потому, что природное упрямство не дает ему отпустить скрученные в узел потоки силы, дав им разорвать уставшее тело и душу, лишь сильнее сводя их в тугой комок, лишь увеличивая мощь неизбежно смертельного отката.