Его искали, а он нашелся

Kadavra Avada

Может!

Рычание переходит в рев, а тот сменяется воем, завиваются вокруг твари целые потоки душ, сливающиеся в ленты, ленты те обращаются торнадо, в оке которого он продолжает свою песнь, выплескивает оргазмом скопившуюся обиду, грусть и разочарование. Потому что он понял не все, но вполне достаточно. Достаточно, чтобы осознать - это не Тень была, не артефакт, не хитрый союзник, героический Спутник, помогающий тишине издалека. Было это классическое искажение реальности, столь характерное для чистых Переменяющих, для могучих Провозносящих первый из Законов и, конечно же, для Зазеркальщиков, если те достаточно смелые и не боятся играть с подобными силами.

Почему-то изверг уверен – это, как и совсем недавно в Белом Зале,

была Зеркаль, Царство Снов, использованное прямо сейчас, несмотря на пылающее Тенью тело, потерявшее всю плоть, несмотря на активное использование этой хладной и мерзкой сути Одиночества. Каким-то образом, действительно непонятным как ему, так и всем его душам, мальчишка использовал два истока силы одновременно, выигрывая жизнь раз за разом, ставя на кон все, абсолютно все, потому что кости выбросят лишь сотни, потому что монета раз за разом станет на ребро, потому что все остальные варианты отразило и сломало.

За спиной устало прислонившегося к выцветающему от касания черной ладони камню встают Варудо и София, успевшие выжечь не сработавшую связь, принять сработавший не здесь сдвиг. Они не просто выжили, они еще и приняли эти дары, впитали их, обрели части силы друг друга, став своему донору ближе, чем братья. Интересно, а полюбил бы Варудо свою игрушку теперь, когда несет в себе часть ее Пламени? Дико захотелось уйти, просто чтобы дать им выжить и посмотреть на результат - обычно одаренные Парадигмой всегда им брались, либо были взяты ранее, задолго до дарованной чести. Не было ни повода, ни желания рисковать раскрытием столь заманчивого козыря, под который так легко развращать действительно сильных противников.

Господин исполняет новый поклон.

Не такой, как перед началом битвы.

Этот поклон лишен насмешки, лишен вольготного приглашения и чувства собственного превосходства, лишен вызова и взывания, направления увидевших тот поклон ближе к Похоти.

Нет, сейчас он обещает, не играет.

И мгновенно срывается это обещание выполнить.

Окружающая тело изверга река душ бьет плетью, наотмашь, не доводя свой удар до сплотившихся на противоположном конце площади смертных, интуитивно почувствовавших, что теперь их брать в плен максимально неповрежденными и целостными не станут. Взмах плети обозначен, а следом за ним слетают бесчисленные капли золотого сияния, словно отброшенные громадной змеей чешуйки. Каждая искра - очередное смертельное воздействие, от простейших и знаковых для Пекла клинков, до куда более изощренной контрактной магии, планарных взаимодействий или просто обманок, стремящихся забить белым шумом мелодию предчувствий и предзнаменований.

Волною пляшет флер, убавляя накал воздействия на Дворец, давая тем передышку, обрывая долгую игру Господина по вскрытию умов и сердец, в том Дворце спрятавшихся. Некоторое количество попрятавшихся по углам прислужников или свитских лизоблюдов уже слышали его мелодию, уже пустили Похоть внутрь, несмотря на все барьеры, но добраться до командиров или засевших за артефактными комплексами поражения магов пока не получилось, пройдена была лишь половина. Теперь начать придется заново, но зато посмевшая обидеть его тройка дружно вздрагивает, сталкиваясь с тем, что он на них направил.

Чем больше флера, тем он сильнее, но чем сильнее тот, кто правит им, тем тоньше его воздействие, а уж он-то может быть тонким, как самая заботливая колыбельная, грубым, как бессердечный рок палаческого топора. Желания вызревают и гибнут под гнетом непокорной воли, прорастают ядовитыми шипами самые причудливые фетиши, взращенные из детских комплексов, тайных желаний, постыдных фантазий, навязчивые идеи отнимают время реакции, потакают паранойе и все это под возрастающим возбуждением, желанием любви плотской, но искренней, постыдной, но возвышенной, примитивной, но изящной. Флер давит, гнетет, погружает в транс, из которого уже нет выхода обратно, требует огромных сил на

нейтрализацию, хотя бы частичную, уже совершенного. Кто-то попроще пал бы только от этого, как пали недавно многие из пытавшихся его пришествие остановить, пали бы, даже не затронув коллекцию поющих для него душ, хватило бы лишь чистой силы родного аспекта.

Этим было мало, они превозмогали, словно дураки, бьющиеся лбом о склон горы, только здесь первыми ломались горы, не головы. Каскад капель, отметки прибоя реки опороченных душ, оказался встречен достойно. Слабее того, что мог каждый из них без отвлечения на флер, но все равно достойно. Один бы не осилил, двое бы попытались, но пали, втроем же им удалось устоять, выдержать первую ноту.

Тень жадным полотном раскрывает свою голодную пасть, сотворенный пролом, ведущий не к тем остаткам, презренному соскребу плана, что оставался в объятиях падающего города, но подлинной ее глубине. Глубине столь истинной, что даже ему не хотелось смотреть туда слишком долго - то, что живет настолько далеко от реальности, едва ли заинтересуется крохотным для него окошком, но проверять желания нет. Капли втекают в бездонную глотку черноты, лишь множа нежелание продолжать эту коду, приманивать и прикармливать возможного гостя. Это его стол, ему не нужны другие дегустаторы, особенно такие, способные сожрать в один выдох весь стол целиком!

Нити ключей хлещут многохвостой плеткой, выравнивая мироздание, убирая прочь раскрытую рану, чтобы та тут же восстановилась, возращенная обратно. Ключи снова бьют, Исток дрожит в предвкушении, заставляя дрожать и неумолимое Время. Варудо не выдерживает первым, переставая обновлять циклическую петлю, просто замораживая и застывая как разлом, так и реальность вокруг него. Хлопок, сгоревшая и сразу же возродившаяся в мелодии Похоти душа просто испаряет кусок реальности вместе с застывшим во вневременье разломом.

Капли душ не стоят на месте, не летят по прямой, меняют курс на более правильный, мелодичный, верный! Еще не успело совершиться вырезание, как они начали обходить разлом сверху и снизу, по бокам или ныряя в родственные каплям-душам планы. Знаки на камнях вокруг троицы повреждены, ковра плоти и вовсе не осталось, но даже остатков хватает, чтобы усилить флер, пробурить защиту их разумов, ворваться в головы потоком нового разврата. Каждый видит свое, каждый желает своего и в своих фантазиях получает желаемое. Огненное торнадо, скорее даже шар, идеальная сфера Пламени, внутри которой пытаются спрятаться наглецы и глупцы покрывается разноцветными пятнами, дрожит и гаснет, теряет заряд и направляющую волю. Капли сливаются в узор, тоненькие ленточки, автономные конструкты из чистых душ, настолько уравненных своей Похотью, что стали единым организмом, многогранным и смертоносным.

Сфера перегорает, сжигая часть духовного паразита, чтобы сожженное возродилось вновь, потому что став единым, золотая слизь, медовый голем, имеет право на возрождение ничуть не хуже Софии, покуда жива хоть одна его капля. Оно уже почти обнимает в своих липких объятиях пламенную деву, но Варудо, несмотря на все противодействие флера, ритуальных знаков и лезущих к открытой коже нитей Истока, успевает застыть конструкт. Флейта отступает, успевает отступить только потому, что его доспехи защищают почти от всего, даже от флера, каким бы тот ни был искусным и обезличенным, не имеющим отношения к Господину и не подпадающим под юрисдикцию мифических лат. Тишина снова применяет знакомый прием, делая плоским не только себя, но и то, к чему он коснулся, разделяя ношу Одиночества с выбранной жертвой. Души, почти все родственники, почти все добровольцы из уже давно вымершего в добровольном жертвоприношении культа, гибнут навсегда, не возвращаясь в лепестки. Более того, даже сама попытка вернуть хотя бы часть повредила один из лепестков, вырвала из него еще несколько сотен сношающихся силуэтов, самых ближних к тем слотам, которые занимали украденные.