Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
– Можете сидеть, - проговорил офицер и протянул Шменкелю руку.
– Я протестантский священник местного гарнизона. Я понимаю, что уже поздно и вы утомлены, но мне не хотелось упустить возможности повидать вас сегодня.
– Благодарю, - сказал Шменкель.
– Даже об этом не позабыли, - не без иронии заметил он.
Поздний гость присел на нары и продолжал:
– Вы многое перенесли в жизни, но самое тяжелое вам еще предстоит. Я хочу вас утешить. Рука церкви...
– Прошу вас, господин священник, - перебил его Шменкель, - не тратьте
– Я слышал об этом, - не унимался священник, уставясь в свои молитвенно сложенные руки.
– И все же я бы хотел поговорить с вами. И не только потому, что мне это положено по должности. Со времени моей духовной деятельности в Минске, - Шменкель понимал, что священник имел в виду тюрьму, - я убедился, что не все солдаты после вынесения им смертного приговора отказываются от попытки примириться с господом богом.
– И много таких, как я, вам приходилось навещать? За что их приговаривали к смерти?
– Судить - не мое дело, - ответил священник, смерив Фрица удивленным взглядом.
– Понимаю.
Шменкель внимательно разглядывал своего собеседника. На лице священника не было ни выражения ненависти, ни любопытства, ни даже равнодушия, что за последние дни Шменкель часто наблюдал у окружавших его людей.
– Я буду сопровождать вас в последний путь. Может, это будет для вас хоть какой-то поддержкой и вы перед лицом смерти не будете чувствовать себя столь одиноко.
– Одиноким я себя не чувствую. Я знаю, со мной мои товарищи - немцы и русские. Я благодарю вас за добрые намерения. Если же вы, господин священник, действительно хотите мне чем-то помочь, у меня к вам будет одна-единственная просьба.
– Я вас слушаю. Вы вполне можете мне довериться.
– Хочу написать несколько строчек жене. Передайте ей мое письмо, но совершенно частным путем, от вашего имени.
Священник испуганно оглянулся на дверь, затем встал и посмотрел на глазок. Убедившись, что их никто не подслушивает, он повернулся к Шменкелю, но встал так, чтобы спиной закрывать глазок.
– Вашей жене перешлют уведомление военного трибунала. Кроме того, вы можете попытаться написать ей официальное письмо.
Шменкель рассмеялся.
– К чему иллюзии? Что будет написано в" этом уведомлении? Что я изменник и предатель родины? И тому подобное? Я, господин священник, хотел бы написать жене правду, написать, что я поступил так по своему глубокому убеждению. Разве я могу в такую минуту обмануть жену?
– Нет. Разумеется, нет, - тихо проговорил священник, опустив голову. Значит, ваша семья ничего не знает...
– Моя жена знает меня, но я бы хотел, чтобы она узнала правду обо мне.
Оба замолчали. Прежде чем снова заговорить, священник оглянулся.
– Я готов выполнить вашу просьбу.
– С этими словами он достал из кармана записную книжку и огрызок карандаша и протянул их Шменкелю.
– Ваше письмо будет отправлено после вашей смерти, - прошептал священник.
– Если вы позволите,
В коридоре послышался какой-то шум, Фриц быстро спрятал блокнот и карандаш под куртку.
– Кажется, часовой?
– проговорил Фриц.
– Сейчас я уйду от вас, - сказал священник и уже официальным тоном продолжал: - Если вы до 22 февраля захотите меня увидеть, дайте знать страже.
– И он поднял руку, чтобы постучать в дверь.
Шменкель кивнул. Он знал теперь, что его письмо дойдет до Эрны.
– Господин священник, вы, вероятно, не представляете, что сделали для меня больше, чем думаете. Мои дети будут знать, что за человек был их отец и как он умер.
* * *
За маленьким тюремным окошком забрезжил рассвет. Шменкель сидел на нарах и ждал, когда распахнется дверь камеры и раздастся грубое: "Выходи!"
Письмо Эрне он написал.
"...Прости, если тебе и детям придется пережить неприятности из-за меня, но иначе я поступить не мог. Я смело иду на казнь, так как умираю за правое дело".
Когда Фриц писал это письмо, рука его была тверда. К тому времени он уже полностью подготовил себя к смерти. Он знал, что не нарушил партизанской присяги, не обманул доверия товарищей. Жаль только, что ему не придется попрощаться перед смертью с Эрной и детьми. Жаль, что не увидит родины, за светлое будущее которой он боролся.
В тюремном коридоре затопали сапоги. Это пришли за ним - четыре солдата и унтер-офицер. Один из солдат связал Шменкелю руки.
Сначала Фрица повели во двор, как он и предполагал. Из здания тюрьмы вышли через боковую дверь. В предрассветных сумерках Фриц различил контуры грузовика. Задний борт его был открыт. До места казни Фрица сопровождала усиленная охрана.
На какое-то мгновение Фриц замешкался, мысленно измеряя расстояние до ближайшего забора. Он попробовал пошевелить руками, но тонкие веревки больно впились в тело. И в тот же миг грубые руки схватили его и втолкнули в кузов машины. Шменкель упал на лавку. Вслед за ним в кузов вскочили солдаты. Борт подняли, и машина тронулась.
"К смерти они меня приговорили как военнослужащего вермахта, - думал Шменкель по дороге, - а расстреливать, видимо, будут как партизана, где-нибудь за городом".
Однако поездка длилась недолго. Когда машина остановилась и Фрица вывели из машины, он увидел, что его привезли на кладбище.
"Ну что ж, им не придется перевозить мой труп", - мелькнуло в голове. Фриц выпрямился и заставил себя не думать о смерти.
Офицер из трибунала и врач были уже здесь. Они не спеша прохаживались взад и вперед. Неподалеку от них в сторонке стоял священник. Шменкель бросил на него беглый взгляд и тут же отвел глаза. Он стал думать о товарищах, вместе с которыми воевал в отряде, о тех, кто пал в бою, и о тех, кто борется и будет бороться до полной победы над фашизмом.