Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
Весть о бое партизан с немцами разлетелась с быстротой молнии. И сразу же из окрестных деревень в Курганово потянулись военнослужащие Красной Армии - те, кому не удалось вырваться из окружения и которых скрывали от немцев и полиции крестьяне. Красноармейцы приходили в военной форме, некоторые даже приносили с собой оружие. И все, как один, просили Просандеева принять их в отряд. Командир отряда потерял покой. У него не было ни минуты свободного времени, ему нужно было поговорить с каждым из желающих вступить в отряд.
– Большинству из них не удалось вырваться из окружения. Они хотят сражаться с фашистами в нашем отряде. Местные жители тоже просятся в отряд. И мне, правда, очень жаль,
– И ты не взял местных крестьян в отряд?
– удивился Тихомиров.
– А что я могу поделать? Мы - воинская часть, - оправдывался Просандеев, понимая, что комиссар не одобряет его решения.
– И ты думаешь, Иван, что поступил правильно? Партия призывает нас сплотить все силы для борьбы против фашистов.
– Все это так, но мы живем по уставам Красной Армии. И раньше ты сам соглашался с этим.
– Сейчас не время ссылаться на уставы. Каждый, кто хочет сражаться против фашизма, должен быть принят в отряд. Только так мы сможем по-настоящему оказать поддержку Красной Армии!
Командир молчал.
– Сегодня, я был в правлении колхоза, - продолжал Тихомиров.
– Люди нам верят. Спрашивают, что им делать с государственным зерном и скотом, если сюда заявятся фашисты. В школе у них снова начались занятия. Для них мы сейчас и есть Советская власть, и мы не имеем права обманывать их доверия.
Сделав небольшую паузу, Тихомиров стал развивать свою мысль дальше:
– Думаю я, Иван, что работу с местным населением нам нужно организовать лучше. Занимая населенные пункты, немцы сразу же назначают там своих старост. Им, конечно, приходятся но вкусу бывшие уголовники, изменники, кулацкие сынки - словом, враги Советской власти. Нас же это нисколько не устраивает. А почему бы на эту должность не пойти людям, преданным Советской власти? Разумеется, сделать это нелегко, но мы и по этому поводу разговаривали с крестьянами, и они целиком и полностью поддерживают нас. В этом случае у нас будет хорошая информация о противнике. Кроме того, неплохо бы иметь и связных из местных жителей.
– Против всего этого, Сергей Александрович, у меня никаких возражений нет, - заметил Просандеев.
– Если ты, конечно, не повесишь мне на шею полдеревни. И только при одном условии, что это будут люди в возрасте, на которых можно положиться.
Успех отряда в бою окрылил командира. Обычно очень сдержанный, Просандеев вдруг разоткровенничался.
– Иногда я сам себе создаю заботы, - признался он, сворачивая цигарку.
– Сколько я себя спрашивал: что будет, если фашисты навяжут нам серьезный бой? До сих пор мы проводили довольно скромные операции. И вдруг мы ведем оборонительный бой с превосходящими силами противника и побеждаем. Значит, нам удалось сколотить сплоченный коллектив, где каждый знает свою задачу. Так что мы можем быть спокойны. Ребята научились бить врага.
Просандеев скрылся в облаке табачного дыма.
– Относительно связных ты абсолютно прав. Возьмем, например, старика нашего хозяина. Настоящий русский крестьянин, ему тоже хочется забрать свое ружье и уйти в лес к партизанам. Он утром подошел ко мне и говорит: "Послушай, командир, я старый солдат, воевал еще в первую мировую, "Георгия" заслужил. И за революцию сражался. Сыновья мои сейчас в Красной Армии, а у меня тоже руки чешутся. Я ведь могу продырявить не одного фашиста. Неужели у тебя не найдется для меня задания?" И он лукаво подмигнул мне. "Послушай, отец, - отвечаю я ему.
– Ты уже не молод, сидел бы на печи да грелся. Воевать - дело молодых!" Видел бы ты, как он на меня разозлился. "Значит, по-вашему, сиди на печи да грейся?!
–
– И кто тебя только командиром назначил? Сопляк ты, а не командир! Сейчас не то время, чтобы на печи греться!" И тут я сдался. "Ну хорошо, отец, я подумаю".
Командир отпил чаю, который ему подала хозяйка, потом спросил:
– А чем занимается наш немец?
– Он, кажется, совсем неплохо чувствует себя у нас, - ответил комиссар и, подсев к столу, тоже принялся за чай.
– Сначала он помогал Григорию ухаживать за лошадьми. В них он, кажется, знает толк. Сидеть на месте и бездельничать он, видно, не любит. Подружился с Петром Рыбаковым. У Петра разорвались сапоги, подошва совсем отвалилась, так Фриц их починил - что твои новые. Я спросил Фрица, где научился он сапожничать. И знаешь, что он мне ответил? Что научил его этому ремеслу отец и что с десяти лет он сам себе чинит обувь. Летом же вообще бегал босиком. Сейчас он учит русский язык. Учительница дала ему русский букварь, так он теперь с ним не расстается.
– Пусть Коровин поможет ему.
Тихомиров засмеялся:
– У него много энергии. И он уже делает успехи.
Однако на самом деле дела с русским шли у Шменкеля не так хорошо, как думал комиссар. Шменкель подолгу просиживал за букварем. Ему обычно помогали переводчик и новый друг Фрица Петр Рыбаков - здоровенный детина с голубыми глазами и застенчивой улыбкой. Петр по-немецки не знал ни слова, он просто любил слушать, как Фриц выговаривает русские слова.
У Порутчикова Фриц выучил несколько наиболее употребляемых слов и в случае необходимости пользовался ими. Иногда он даже улавливал, о чем говорили партизаны. Большие трудности он испытывал с русским алфавитом. Но, несмотря ни на что, к изучению языка Шменкель относился очень серьезно, как и вообще к любому делу.
Получив букварь, Фриц очень обрадовался. Вскоре он подчеркнул самые необходимые ему слова, а их набралось около ста, начал заучивать. Время от времени Коровин давал Фрицу новые слова и исправлял его произношение. На таких уроках Петр Рыбаков в свою очередь учил немецкие слова.
Когда партизаны ложились спать, Фриц засыпал не сразу. Он никак не мог отделаться от мысли, что в отряде он еще чужой, хотя у него и появились друзья - Просандеев, Григорий, Петр Рыбаков и доктор, которой он помог разобраться в трофейных медикаментах. Коровин много занимался с Фрицем. Никто его не обижал и не оскорблял. Все, казалось, относились к нему по-дружески, но все же было и что-то такое, чего Фриц никак не мог понять. Было это, быть может, не столько недоверие, сколько осторожность...
А может, все это ему только кажется? Шменкель решил поскорее научиться говорить по-русски, чтобы иметь возможность общаться с партизанами, доверие которых ему хотелось завоевать.
"А бой? Ну убил я в этом бою одного фашиста, ну и что? Убил, а когда увидел - жалко стало. Правда, жалость сразу же прошла, как только я обнаружил зарубки на ложе автомата фашиста. Если хочешь завоевать доверие партизан, должен доказать, что ты стал настоящим бойцом".
Шменкель мысленно перенесся домой, к Эрне. Она будет ждать от него известий. Как-то ей там с детьми? Сколько забот у нее прибавится! Кто знает, что ей там о нем наговорят? Может, уже вызывали на допрос в гестапо? А может, она уже сидит где-нибудь в концлагере, а детей поместили в приют?.. На тестя надеяться не приходится. Интересно, как его считают дезертиром или же без вести пропавшим? Глупости! Гестапо прекрасно, знает его прошлое, так что им совсем нетрудно догадаться. А вот если начнут мучить Эрну, следить за ней, пытать... Уж он-то хорошо знает фашистов, они способны на все... Нет ничего хуже, чем неизвестность...