Его нельзя любить. Сводные
Шрифт:
Она же расстроена. Нужно что-то сделать.
Хаотично соображаю, что сказать, но продолжаю молчать. Так, в полной тишине, мы оказываемся во дворе.
Насколько придурком я буду выглядеть завтра, если мы оба будем знать, что я на самом деле к ней чувствую, а она, как и всегда, уйдет в отказ?
Запрокидываю лицо к небу. Капает мелкий дождь. Ветер пошатывает кроны высаженных в ряд деревьев. Машина такси стоит за ограждением ЖК.
Сейчас Ника выйдет за территорию, сядет в машину
— Ты просто идиот, Гирш. Просто идиот!
Ее голос врывается в сознание вихрем вместе с порывами ветра. Медленно поворачиваю голову.
Скольжу взглядом по ее агрессивной стойке. Ника сложила руки на груди, лицо пышет яростью.
Улыбаюсь. Тупая защитная реакция. Сую руки в карманы и наконец поворачиваюсь к ней.
Но толку-то?
Она уже вовсю чешет в сторону машины. Как собака бегу следом. Рывком тяну на себя.
Никак лупит по мне кулаками, дергается, орет, какой я мудак.
— Успокойся, — перехватываю ее руки. — Хватит.
— Не трогай меня. Изыди.
— Прекрати, — прижимаю ее к себе и фиксирую ладонью затылок. — Чего ты от меня хочешь? Услышать, что у меня есть к тебе чувства? Они есть! — ору ей в лицо. — Есть. А толку то? Это ничего не меняет. Ни хрена не меняет. Потому что… Потому что мы разные. Все кончится. Не сегодня и не завтра. Но все закончится. Пошло. Грязно. Понимаешь?
Встряхиваю ее, начиная терять над собой контроль.
— Хватит жить в своих розовых мечтах.
Я когда-то жил, потому что был дураком. Больше не хочу.
Не доверяю сам себе. Все равно все похерю. Зачем вообще что-то начинать?
Ника всхлипывает. Я прекрасно вижу ее слезы. Чувствую ее боль. Это убивает.
Эти долбаные ощущения. Сраная эмпатия. Всю жизнь преследует. Всю гребаную жизнь с бременем чувств других людей. Ненавижу все это. Закрываюсь, чтобы не чувствовать. Не проникаться. Никем.
Ника затихает.
Ее волосы развеваются на ветру. Эта картинка застрянет в памяти навсегда.
27.2
— Ты говорил, что ночью можно быть самим собой, Ян. Получается, снова врал?
Прикрываю глаза. Все мое существо откликается на ее голос.
— Не врал, — выдаю полушепотом.
Теряюсь в ощущениях и той реальности, что вырисовывается вокруг.
— Побудь сегодня собой. Мне нравится тот, кто разговаривал со мной по ночам. Мне нравишься ты.
Никина ладонь скользит по моей щеке.
Смотрю на нее и пошевелиться не могу.
— Какая разница, что будет потом? — ее голос дрожит. Она вся дрожит, словно от холода.
Выдыхаю и отдаюсь порыву. Обнимаю ее крепко. Касаюсь губами макушки. Ника отзывается на каждое прикосновение.
Это пугает, то, насколько
Это она?
Любовь, когда тебя по рукам и ногам связывает?
Трясет от одной только мысли, что человек, к которому ты испытываешь все эти странные чувства, может исчезнуть. Это она? Любовь?
Звонок Никиного телефона слегка отрезвляет, но даже это не способно сейчас оторвать меня от нее.
— Не отвечай, — бормочу ей в губы, прихватывая нижнюю своими. — Не отвечай, — закрываю глаза и задыхаюсь от прошибающих тело ощущений.
Принятие. Капитуляция. Абсолютный белый флаг.
Я стою на коленях перед чертовыми чувствами. Поклоняюсь этой долбаной болезни как сектант. Купидон попал прямо в сердце.
— Это такси, — Ника подносит телефон к уху.
Мы оба часто и громко дышим.
— Дэвушка, я подъехал.
Крепко сжимаю ее руку. Пусть она скажет, что не поедет. Пусть скажет.
— Простите, я… Я отменяю заказ.
Вижу, как дрожат ее пальцы, что она заносит над экраном смартфона, чтобы нажать на кнопку «отменить заказ». Облизывает губы и прячет телефон в карман пальто.
Ветер обдувает мое горящее лицо. Я вот-вот воспламенюсь, несмотря на то, что на улице градусов десять, не больше.
— Я, — запинаюсь, впечатывая ладонь Нике в спину, — я… Не играю.
Ловлю ее взгляд. Он обдает теплом, что отзывается в теле дрожью.
— Больше не играю.
Часто дышу, практически теряя слух. Вижу только, как у нее губы шевелятся, а разобрать ни слова не могу. Чертово сердце скачет по грудной клетке, отдаваясь в голову громким басом.
Делаю шаг назад и тру лицо. Разлохмачиваю волосы. Смотрю на Нику. Она замерла. Стоит напротив и смотрит. В душу мне заглядывает.
— Ты, — касается пальцами своих губ, — мы… Это все?
Отрицательно киваю. У самого в голове не укладывается то, что хочу сказать. Знаю, что еще пожалею об этом. Уверен. Но сейчас мой мозг затуманен какой-то ванильной хренью.
— Мы больше не играем. Теперь все серьезно.
Сказать что-то еще не успеваю. Будто назло моменту, у меня начинает трезвонить телефон. Первая мысль — отмахнуться. Но, когда вижу контакт звонящего, изнутри леденею.
Это мама.
Честно говоря, я всегда испытываю леденящий внутренности страх, когда она звонит. Иногда ловлю себя на мысли, что боюсь услышать в трубке голос врача, полицейского или случайного прохожего, который сообщит мне, что она мертва.
— Да, — выдыхаю громко, на секунду прикрывая глаза.