Его осенило в воскресенье

Фруттеро Карло

— Впрочем, их особенно и винить нельзя, — добавил Лелло. — Это все ничтожные людишки, бескрылые, недалекие.

— Вы говорили… о нас?

— С чего вдруг? — удивился Лелло. Потом понял и снова нежно взял Массимо за руку. — Нет, в этом отношении они, надо признать, люди без предрассудков. Мы говорили об убийстве Гарроне… Кстати, ты больше не видел своего полицейского комиссара? Они никого не нашли?

— Нет. И до сих пор даже не знают, кого и где искать!

— Вот видишь. — Загадочно улыбаясь, Лелло включил зажигание. — А у меня возникла

на этот счет одна идея. И поскольку она совсем не беспочвенна, мои завистливые сослуживцы сразу обвинили меня в тупости. Признаться, сегодня, когда я проводил свое скромное расследование, я в какой-то момент был близок к отчаянию.

— Уж не впутался ли ты в скверную историю?

— Нет, что ты! — засмеялся Лелло. — Просто я испугался, что потеряю лицо. Знаю, что это глупо, но в нашем круге главное — не потерять лицо. Но потом, к счастью…

Машина несколько раз отчаянно дернулась и помчалась по дороге. Массимо чуть не врезался в смотровое стекло.

— Что за расследование ты ведешь? Ты напал на след? Если хочешь, я могу поговорить с моим комиссаром.

— Нет, это было бы преждевременно. Я тебе уже говорил, что Ботта знал убитого. Так вот, я предположил… Но не исключено, что в итоге я останусь ни с чем. Завтра мне надо… — Он резко затормозил. — Ой, посмотри!

— Что случилось?

— Вон… Тот самый старик!

Массимо взглянул на толпу людей у витрин на виа Гарибальди.

— Какой старик?

— Нет, мне показалось… Может, это и не он. Того старика я встретил сегодня, когда шел к Триберти, чтобы проверить свои подозрения. Он ел мятные конфеты.

— Он что, тоже вызвал у тебя подозрения?

— Не смейся надо мной, Массимо, прошу тебя, — обиженно сказал Лелло. — Неужели ты не понимаешь, что делаешь мне больно?

— Что я такого сказал?

— Ничего. Ты никогда не говоришь ничего такого, к чему можно было бы придраться. Ты умный, не то что Ботта.

У Лелло явно испортилось настроение.

— Прости, — сказал Массимо. — Но я, честное слово, не хотел…

— Согласен, согласен, я слишком чувствителен к оттенкам и закомплексован. Не так ли? Весьма сожалею, но придется тебе принимать меня таким, какой я есть.

Он внезапно переключил скорость — вторую на третью. Мотор отчаянно взревел. И тут Массимо допустил роковую ошибку — инстинктивно зажмурился.

— Ну что же ты молчишь? — вскипел Лелло. — Наберись хотя бы мужества сказать мне прямо в лицо, что я не умею водить машину.

— Но я…

«Фиат-500» ворвался на пьяцца Статуто, словно гоночная машина на автодроме Индианаполиса. Шесть машин и трамвай чудом избежали с ним столкновения, прежде чем он затормозил на полной скорости у самого тротуара, жалобно скрипнув новыми шинами.

— Что ты делаешь, Лелло?

— Веди машину сам, раз ты такой умный. — И он вылез из «фиата», хлопнув дверью.

Идиллия кончилась. Массимо неподвижно сидел в машине, подыскивая всевозможные оправдания горячности Лелло: он молод, недавно купил свой «фиат»,

из-за тяжелой работы в муниципалитете и одуряющей жары разнервничался… Все это так, но трогательное ощущение, что перед тобой униженный Монсу Траве, исчезло. К тому же, чтобы окончательно не погубить вечер, ему придется успокаивать этого маленького наглого невежду. Он тоже вылез из машины.

— Зачем ты мне звонил, если я тебя раздражаю? — накинулся на него Лелло, который явно искал ссоры. — Не лучше ли нам вообще расстаться?

В таких случаях лучшей защитой было нападение.

— Я искал тебя, потому что собираюсь завтра съездить в Монферрато насчет дома, и хотел с тобой посоветоваться. Не знаю, понравится ли тебе твоя комната, — грустно сказал Массимо.

— Моя комната?..

Массимо готов был проглотить язык. Как же он не понял, что в подобной ситуации любое слово — ошибка! Но было уже поздно. Теперь надо продолжать игру.

— Ее окна выходят на долину. И неподалеку растет ливанский кедр… Кровать с балдахином…

— Значит, у каждого своя комната и, разумеется, на разных этажах! — вновь вскинулся Лелло.

— Моя — в том же коридоре, напротив, — робко возразил Массимо.

Лелло склонился в низком поклоне.

— Благодарю вас, мой господин! Но я предпочел бы спать на чердаке. А еще лучше — в подвале, как и подобает служащему моего ранга.

— Перестань, Лелло…

— Конечно! Личная свобода прежде всего. Смею ли я вторгаться в личную жизнь синьора Массимо. Гостеприимство — святой долг каждого, но есть же еще и светские условности…

Массимо не выдержал. Махнул рукой и мрачно сказал:

— Ладно, с меня хватит! — И широким шагом пошел прочь через площадь.

Он дорого заплатил за отсутствие выдержки.

Лелло догнал его, со всхлипом схватил за полу пиджака и в конце концов заставил довольно громко сказать: «Я тебя прощаю, Лелло». А затем уговорил отпраздновать примирение в открытом кафе. Там они просидели до восьми вечера, попивая четверть холодного «поммери» и мирно беседуя о том, что еще надо подремонтировать на «их маленькой вилле».

Щемящая жалость к Лелло заставила Массимо согласиться провести субботнее утро в «Балуне» в поисках оригинальной деревенской утвари. Не смог он отказать Лелло и в другой просьбе — поужинать этим вечером в ресторане на холме, куда они отправятся на «фиате-500» с открытым верхом. Они промчатся мимо чудных полей и лугов, и лица их будет обвевать свежий ветер.

9

— «Туристы, прибывшие в Рим из княжеств Персидского залива, подтверждают, что после беспорядков на прошлой неделе имеются многочисленные жертвы. Официальное коммюнике, переданное местным радио, утверждает, что положение нормализовалось, и опровергает слухи о том, что шах покинул страну… Сын шаха дал в Оксфорде интервью, в котором утверждает, что никогда не просил защиты у британской полиции и неизменно останется верен…»