Его осенило в воскресенье
Шрифт:
— Если вас никто не ждет, почему бы нам не пообедать вместе, у меня дома?
Вот тебе и робкий мужчина! Да он ей фактически предлагает с ним переспать. А жаль. Ей-то казалось, что он не из тех, кто столь невысокого мнения об эмансипированных туринках. Вдвойне жаль, потому что он очень ей симпатичен. К тому же она и в самом деле голодна, и перспектива съесть яйцо вкрутую в холостяцкой квартире заранее нагоняла на нее уныние. Она одарила его ослепительной улыбкой и уже собралась ответить вежливым отказом, как вдруг он добавил:
— По правде говоря, я бы охотно
Святая простота, ну совсем как Иоанн XXIII. Просто хоть ботинки ему целуй.
— Разве вы не пытались заманить меня к себе? — самым любезным тоном спросила она. — И не было ли ваше предложение неприличным?
Он густо покраснел.
— И что же вы обо мне подумали?
— Плохо подумала, уж извините меня.
Он от души рассмеялся:
— Приняли меня за пылкого сицилийца, не так ли?
На этот раз покраснела уже она.
Но внезапно они посмотрели друг на друга как двое старых друзей. Анна Карла встала и быстро пошла к телефону, чтобы позвонить домой.
11
Лелло сел на траву, но сразу же снова поднялся. На бежевых брюках может остаться зеленое пятно. Он огляделся и увидел неподалеку срубленное дерево. Осторожно сел на него, опершись руками о шершавую кору. Место было красивое, в ветвях щебетали птицы. Внизу стоял его желтый «фиат-500», а еще ниже в сплошном облаке дыма и копоти утопал город. А здесь воздух был совсем иной: пахло цветами и хвоей, словно в настоящем лесу. Сквозь просветы в деревьях видны были крыши и балконы домиков, вилл, ворота, живописные грибки. Как чудесно было бы жить тут! И не из снобизма и желания быть оригинальным, а просто чтобы насладиться солнцем, покоем и полной свободой.
Лелло зажмурился, откинул голову. Он был рад, что совершил эту вылазку. С одной стороны, она, правда, оказалась безуспешной, но с другой…
Здесь за несколько дней можно загореть до черноты, лучше, чем на берегу моря. К тому же этот холм в десяти минутах езды от центра! Не будь Массимо полон буржуазных предрассудков, они бы купили в этом райском уголке маленькую виллу с садом и с английским лужком. Вечером после работы он подрезал бы серпом изумрудную травку.
Размечтавшись, Лелло не услышал легкого шума шагов у себя за спиной.
12
Сантамарии казалось, что в душе у него звучит чудесная канцонетта. Странно, чужие канцонетты всегда представлялись ему унылыми и банальными, а вот своя звучала мелодично, нежно и неповторимо. Случайно или нет, но только солнце вдруг позолотило проспект Бельджо и ласкающие глаз холмы за рекой. Когда Анна Карла, сев за руль, предложила пообедать в ресторане за городом, он с энтузиазмом согласился.
— Предупреждаю, ресторан этот в стиле старомодных гостиниц.
— Хорошо, очень хорошо, — ответил Сантамария.
— Зато там есть великолепный парк.
— Еще лучше.
Аллея конских каштанов по дороге к ресторану была по-королевски величественной. Сам ресторан оказался виллой восемнадцатого века, недавно отреставрированной.
— Снаружи, снаружи! — воскликнула Анна Карла.
Это «снаружи» понравилось ему еще больше. Оно оказалось широкой террасой, с которой открывался вид на серебристые тополя вдоль берегов По и на горную долину до самых Альп.
— Я сейчас чувствую себя туристом, — сказал он, окидывая взглядом чудесную панораму.
— Я тоже.
Они одинаково реагировали на одинаковые вещи, думали об одном и том же и в одно и то же время. В едином порыве они, конечно, заказали бы подряд все «чудеса» пьемонтской кухни, если бы седой метрдотель не объяснил им, какие в этом ресторане обычаи. Знаменитые фирменные яства подавались лишь вечером, а днем выбор блюд был ограничен.
Это их нисколько не обескуражило, они вполне удовлетворились бы и бутербродами с колбасой, которые с аппетитом съели бы прямо на траве. Увлекшись разговором, они не сразу заметили, что за соседними столиками сидят одни только пары. Это навело их на мысль, что на втором этаже есть, вероятно, комнаты для «незаконной любви». Само выражение «незаконная любовь» показалось им очень смешным.
Анна Карла сказала, что, откровенно говоря, к незаконной любви в плане как моральном, так и эстетическом следует теперь относиться по-иному. Ведь она никому не мешает и не оскорбляет ничьих вкусов. А может быть, он стоит за открытую, выставляемую напоказ связь, за нудизм, завезенный в Италию из Швеции?
Сантамария объявил, что он ярый противник таких вещей. Возможно, он думает, что это безвкусное подражание неоязыческим нравам имеет свои серьезные основания?
Нет, он далек от таких мыслей.
— Тогда как объяснить, что все одобряют неонатурализм и нудизм и что даже в таком чопорном и пуританском городе, как Турин, родилась индустрия каменных фаллосов?
Сантамария признался, что и сам не находит этому объяснения.
— У Массимо на этот счет есть своя теория, — сказала Анна Карла. — Он утверждает, что Турин — город опасного ханжества. Он вовсе не чопорный и не пуританский. Наоборот, он первым ассимилирует зло и затем распространяет его по всему полуострову. И еще Массимо утверждает, что внимательный наблюдатель сразу заметит такое любопытное явление: во всех наших бедах видна рука Турина.
— Начиная с объединения Италии?
— Конечно. Первый автомобиль тоже был построен в Турине, здесь же впервые появились и первое кино, первая телевизионная станция, первая фабрика, левые интеллектуалы, социологи, книга Де Амичиса «Сердце», внепарламентская оппозиция, заводские советы — словом, все. По твердому убеждению Массимо, Турин — заграничный город, который ненавидит всю остальную Италию и повсюду рассылает своих гонцов зла.
— Словом, это город заговорщиков?