Его отражение
Шрифт:
– Не уверена, – честно признала Ева очевидное, – ваше присутствие дурно влияет на моё воспитание.
– Куда уж хуже, – вздохнула Алессандра и даже улыбнулась, понимая комичность замечания, – ладно, давай проявим несвойственное нам обеим терпение.
– Жажду посмотреть, – хмыкнул Эрик, впрочем, вмешиваться в беседу на этом этапе он не собирался.
– Тебя это тоже касается.
***
Ева помнила каждое слово, каждый взгляд и полутон беседы – они врезались в память до её последнего вздоха в этом мире. Алессандра Покровская озвучила древнейшее из предложений: жизнь в обмен на
Невозможно не признать – череда случайностей превратилась в гениальную и такую простую ловушку. Ева забрала важный артефакт, привязала его к себе и обманула могущественную ведьму. Все это – невольно и случайно, и фатально. Теперь выход один – вернуть Эрика к жизни, разорвать связь с якорем. Только в таком порядке, иначе девушку ждёт нечто страшнее, чем смерть.
– Я не зверь, милая, – улыбалась Покровская, – размещу в лучшей, из доступных, лечебнице. Там служит вышколенный персонал, который знает, как позаботиться о подопечных, как их лечить с максимальной пользой. Твоя жизнь будет долгой, и очень комфортной. Правда, ты об этом не узнаешь, в плену вечного кошмара.
– …то, что довелось испытать за эти месяцы – только демоверсия будущего Ада…
– А в моменты, когда будешь приходить в себя, я всегда окажусь рядом, – Эрик нежно взял её ладошку, – мы будем слушать твою любимую музыку и вспоминать, как нам было хорошо вместе. Только представь: привязанные запястья к подлокотникам, белая стена напротив, из доступных движений – только редкое моргание. Думаешь, у боли есть грань? Только если в рамках тела, разум же – безграничен…
– …не сможешь даже откусить себе язык, чтобы захлебнуться кровью, дорогая. Седативные свалят не то, что слона, даже могучего колдуна, облегчат проникновение в ослабевший разум. Мозг будет регенерировать и вновь разрушаться. По кругу. Пока мне не надоест или физическое тело не умрёт от старости. Представляешь – это будет очень длинное свидание в Аду. Но даже смерть не спасут, потому что этот крестик, к которому мы оба привязаны, станет нашим домом, любовь моя. А тут раскрывается перспектива не просто длиною в жизнь, но в абсолютную вечность. Мы вместе будем сходить с ума, без шанса даже на перерождение.
– Но почему?..
– Всякое может случиться, – эхом откликнулась Алессандра, – вдруг просто будет некому освободить ваши души из ловушки? Крестик может оказаться на дне океана или в одной из забытых нефтяных скважин Покровских…
– Но душа вашего внука…
– О, я же буду не один, родная. Я согласен на вечность с тобой, – улыбнулся Эрик совершенно искренне.
– Ты понимаешь, на что нас обрекаешь? – прозрачный купол над чувствами треснул, растерянность вырвалась наружу.
– Ещё бы! – он кивнул, – я как никто понимаю. А ты?
– Ты ещё больший псих, чем кажешься, – грустно улыбнулась Ева, – и я, видимо, тоже.
Никаких сомнений, что угроза будет выполнена. Им даже напрягаться не придётся. Когда у Евы поедет крыша, даже у её близких не возникнет сомнений, что требуется лечение. А Покровские в знак доброй воли, с искренним сочувствием предложат лучшие условия и врачей. Неужели Алессандра способна на такую месть за внука?
– Проверь, – тонко улыбнулась Покровская, – вдруг, повезёт.
Не повезёт – чётко поняла. Как бы сейчас не пыталась грызть совесть, Золотова в тот момент знала что делать. Она согласилась на сделку и подписалась собственной душой:
– Я согласна на сделку. Но будут условия. Первое и самое важное – клятва станет обоюдной.
– Справедливо, – кивок в ответ, – но зависит от следующих условий.
– Далее…
Из любой клятвы есть лазейка. Должна быть, но есть ли выход в этот раз, кроме очевидного и простого самоубийства. Бесполезного, так как она просто присоединиться к Эрику, и станет его новая жилплощадь коммуналкой.
Внутри сидела ядовитая игла и колола, травила душу – как можно было согласиться спасти Покровского ценой другой жизни? Даже не своей. Права бабка – жизнь Евы ничего не стоит. Да к черту реверансы! Золотова спасала свою шкуру, согласившись подставить невинного человека. В задницу все оправдания и попытки увернуться от грызущего чувства вины.
Алессандра согласилась на все требования подозрительно легко. Дорого же ей обойдётся внук. Или для неё это не цена?
– Ты мне заплатишь, – Ева перешла на ты и деловой тон. Алессандра лишь обозначила внимание приподнятыми бровями, – в прямом смысле. Один миллион долларов, и я обещаю – будем сотрудничать. Ему, – указала на Эрика пальцем, – я должна. А тебе нет. По моей вине он сейчас мёртв – я сняла якорь, забрала и соврала. Тебе лично, Алессандра, я не должна ничего. А раз так, ты мне заплатишь. Это второе условие.
– О как, – в процессе речи, женщина заинтересованно подалась вперёд, – а ты мне все больше нравишься. Эрик, где только нашёл это сокровище?
– Хм, не создавала впечатление меркантильной, – ухмыльнулся парень, но глаза не отразили чувств.
– Это не меркантильность, внук, – Покровская тонко улыбнулась, – это умение правильно вступать в дерьмо. Учись. Ева, я заплачу три миллиона долларов.
– Третье условие – вы исчезнете из моей жизни, как только все закончится.
– И частный самолёт, куда скажешь, – рассмеялась Алессандра, – как комплимент уму.
– Даже не мечтай избавиться от меня, – Эрик серьёзно взглянул, – даже не надейся.
– Посмотрим, – Ева вздрогнула бы, но «анестезия» продолжала действовать, забирая сильные эмоции, снова обратилась к Алессандре: – четвёртое условие: ты не пытаешься меня убить. Ни сейчас, ни потом, ни действием ни бездействием. В том числе и чужими руками. Иначе все обязательства аннулируются.
– Занятно. Кажется, я тебя сильно недооценивала. Эрик, как давно убедился, что она ведьма?
– Незадолго до аварии. Собирался поговорить, но…
– Не успел… Всегда радовалась таланту чувствовать нужных людей, – отвлеклась на внука и чему-то усмехнулась, – увы, никто в семье не смог понять. Мы даже не обратили внимания на этот странный интерес к какой-то обычной девице… Что ж, поделом нам всем. Я согласна, Ева, на это условие.
Неожиданно. Но ведьма не стала ничего объяснять. Даже Эрик выказал удивление, хотя не стал многословно комментировать. Очевидно, у него были какие-то соображения, которыми не спешил ни с кем делиться. Занятные внутрисемейные отношения. Ни любви, ни привязанности. Все какая-то выгода и пародия на чувство долга.