Его пленница
Шрифт:
Разрыдаться так, чтобы аж диафрагма задрожала. Свернуться тут в душе и жалеть себя.
Но я себе не позволяю. Несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы успокоиться, и выключаю воду. Отжимаю волосы и выхожу.
Вытеревшись, я заматываюсь в большое полотенце и возвращаюсь в комнату. На моей кровати уже сложены в аккуратную стопку вещи – наверное, Мадина принесла, пока я купалась. О том, что их принёс какой-нибудь подручный верзила Албаева и думать не хочется, ведь я тут в одном полотенце.
Разворачиваю стопку и обнаруживаю простое хлопковое бельё, длинное бежевое платье
Комплектов несколько – все одинаковые.
Облачаюсь в эту одежду, отмечая про себя, что она удобная и приятная к телу. Просто непривычная. Я как-то больше по футболкам и шортам, юбки и платья почти не ношу. Но платок не надеваю. Просто затягиваю ещё не просохшие волосы в косу и скрепляю её внизу резинкой.
Теперь я похожа на женщину, интересно? Албаев был бы доволен?
Хотя плевать мне на это. И видеть его я не хочу.
Уже довольно поздно, за окном давно стемнело, и на меня в этой тишине накатывает жуткая тоска. Буквально размазывает. Тянет под ложечкой противно и заунывно, топит безнадёгой какой-то.
Я снова подхожу к окну, убеждаюсь, что пёс никуда не делся, а потом умащиваюсь на подоконнике, обхватив свои колени руками, и кладу голову на них же.
“Дианка, я честно не знаю никого сильнее тебя” – однажды сказал мне отец, когда я, дрожа и слизывая с посиневших губ солёную морскую воду, пыталась отогреться в его объятиях. Мне тогда было восемь, и я едва не погибла. Мы были у бабушки в Геленджике, я пошла гулять с её щенком Бусей, случайно выпустила поводок, и щенок рванул на волю, а потом сорвался с небольшого выступа и упал в море. Мне было очень-очень страшно, но я спрыгнула за ним.
Сейчас бы я так ни за что не сделала, но тогда даже не раздумывала. Щенка мне удалось выхватить из воды, но доплыть до берега – нет. Море хоть и было довольно спокойное, но всё же лёгкая волна стала уносить меня дальше и дальше. Я гребла, гребла и гребла, но берег был словно недосягаем. Силы заканчивались, было очень страшно. Взрослому будет страшно, а мне ведь было всего восемь.
Сама не знаю как я продержалась, я себе бесконечно повторяла: “Греби, Диана, греби!” И, к счастью, меня заметили с катамарана отдыхающие и подобрали. Повезло. Но самое удивительное, что Буся тоже выжил. Я хоть уже едва не тонула, но щенка держала очень крепко.
Думала, родители будут меня сильно ругать и накажут, но вместо этого отец просто обнял меня, и мы долго сидели вот так молча. А маме, которая тогда осталась в Краснодаре, потому что у неё было важное совещание, ничего не сказали.
– Что делать, пап? – поднимаю глаза и смотрю на тёмное небо, на котором виднеются всего несколько бледных точек звёзд.
Небо мне, конечно, не отвечает. Оно тихое и безмолвное, но в голове очень ярко всплывает фраза – греби, Диана, греби.
И я буду грести. Что бы ни случилось, я не сдамся, не позволю себе впасть в уныние и выберусь из этой ситуации.
Глава 5
– Подъём, принцесса!
Солнечный свет хлестнул по глазам даже через веки, после резкого шелеста жалюзи,
Какого хрена, блин?
– Вылезай из постели, дармоедка! – одеяло с меня нещадно сдёргивают. – Думаешь за просто так тебя тут кормить кто-то будет? А фигушки тебе! Работать будешь!
Кое-как продрав глаза, сажусь на постели. Я и так обычно просыпаюсь не в духе – особенность характера такая, а от такого жёсткого пробуждения вообще убивать хочется. И начать вот с этой злющей змеюки Мадины.
– Да я и не против, чтобы меня тут не кормили, а домой отпустили, – огрызаюсь и сползаю с кровати.
Тело ломит, локоть жутко саднит после вчерашнего проката по ковру к ногам господина Албаева. Ковыляю к ванной комнате, не обращая внимания на вопли злой тётки, но когда открываю кран, чтобы умыться, то тут же взвизгиваю от боли.
Эта полоумная ухватила меня за волосы и пытается тащить.
– А ну отпусти, гадина! – впиваюсь ногтями в её запястье и та, вскрикнув, убирает свою клешню.
Внутри вспыхивает фитиль ярости. Клыки вырастают как в том сериале про сексуальных вампиров. Ну всё, сейчас она у меня без глаз останется.
– Ах ты дрянь! – шипит сквозь зубы. – Я хозяину всё скажу! Он тебя выпорет и в будке собачьей закроет до самого момента, как твой гнилой братец ему деньги отдать не надумает! Радуйся ещё, что хоть эту ночь поспать в кровати пришлось! Я бы тебя в сарае с козами заперла! И жрать бы только солому заставила!
– Что здесь происходит?
Мадина затыкается свой смердящий рот в одно мгновение, бледнеет как стена и отступает на шаг, когда в ванную комнату заходит Албаев.
– Что за крик? – смотрит на неё, потирающую руку с кровавыми следами от моих ногтей, а потом на меня, распатланную и взбешённую.
– Эта кахба [1] отказывается идти работать! – Мадина подняла голову. – Самир, ты будешь её просто так кормить?
– Мадина! – Албаев повышает голос на женщину и смотрит строго. – Кто позволил тебе так называть её? Я разве давал какие-то распоряжения, кроме тех, которые давал?
– Нет, – она опускает глаза, но вижу, как раздуваются её ноздри. Домработница явно не согласна с мнением своего хозяина на мой счёт. – Но Хани нужна помощь на кухне. Азиза беременна и скоро уволится, но и сейчас ей уже тяжко. Хани не справляется, Самир.
1
Кахба – на многих кавказских языках означает «шлюха»
Албаев снова переводит взгляд на меня, а потом роняется его, будто ненароком, вниз, проходится с головы до ног, и только тогда возвращается к глазам. Мне же свои хочется тут же опустить. Взгляд Албаева при свете дня ничуть не легче, чем мне показался вчера.
– Мне всё равно заняться нечем, – поджимаю губы и складываю руки на груди, пытаясь хоть как-то прикрыться от его раздевающего, насквозь пронизывающего взгляда. Я хоть и одета, но тонкое платье совсем не скрывает торчащие соски – бюстгальтер я сняла на ночь, терпеть не могу в нём спать. – Могу помочь немного.