Его сладкая месть
Шрифт:
— Остаться с тобой после недели измывательств… по доброй воле?
— Любить свет легко. Ты попробуй признаться себе, что любишь одержимой любовью тьму. Заглянуть ей в глаза и принять для себя тот факт, что любовь может носить черное. Я открываю перед тобой все свои карты, Марина. Я никогда не был так откровенен ни с кем, кроме тебя.
— Ты еще скажи, что не переставал любить меня все эти пять лет…
— Попытка обесценить избитой фразой то, что ты и так знаешь обо мне — сомнительная защита. Ты думала, причина моего обращения с тобой — нечто другое?
Я допила
— Другое, Алекс. Месть, например.
— Я похож на обиженного брошенного школьника?
— По-твоему, граф Монте-Кристо тоже был ботаником-задротом?
— Ты так забавно защищаешься от того, что я говорю. Стараешься найти контраргумент. Что ж, это не твоя вина. Просто я знаю, что мы друг друга так и не отпустили. И разлука не помогла.
— Не понимаю, как я могу хотеть после этого остаться с тобой по доброй воле. И какой рай для меня будет в заточении без права поднимать глаза. Алекс, ты же не можешь не понимать, что я кончаю потому, что реагирует тело. Всего этого можно достичь игрушками из секс-шопа. Это не рай! Это попытка не свихнуться от всего того хардкора, на который ты меня обрек!
— И все же я хочу, чтобы ты осталась. Не из-за страха. Не из-за желания угодить мне. Чтобы ты наконец сама выбрала. Но для выбора тебе лучше знать, чем я дышу.
— Кажется, это бессмысленный разговор. Я до сих пор не понимаю, почему ты решил появиться в моей жизни спустя столько времени. Ты же не любишь меня. Так долго вдали, это невозможно.
— Но ведь ты не перестала меня любить, Марина. Значит, возможно все.
— Нет. Ты просто понял, как меня прижать и отыграться. Не надо придумывать сказки, чтобы меня успокоить. У тебя наверняка были сотни женщин, после того, как я ушла. Почему ты с ними не наигрался в эти игры?
— Да, ты права, — Крейн подошёл ко мне, наполнил бокал вином. — Их в моей жизни было предостаточно, как и у тебя — мужчин. Каждый из нас пытался забыть, верно? Только не получалось. И то, что было у меня с ними и то, что я делаю с тобой — совершенно разные вещи.
— Я не хочу этого слушать…
— Каждую из тех, кто был в моей жизни случайной гостьей, я желал сломать. Так, чтобы уберечь от этой участи тебя. Но знаешь, мне и стараться не надо было. У многих странный комплекс быть сломанными мной. В этом никакого интереса. А с тобой… Я не ломаю тебя. Я жду твоего противостояния. И когда ты мне его даешь, у меня как будто крылья. Тьма становится другой. В ней нет ярости и жажды разрушения. С каждым разом все меньше. И скоро ее совсем не станет.
— Алекс, — я с трудом сделала глоток. Внутри родилась буря. Невыносимая, неумолимая. Она была готова сокрушить в руины мой мир. — Пожалуйста. Я не хочу ничего этого знать. Давай сменим тему.
— Почему, Марина? Потому что я отбираю у тебя твое единственное оружие — право меня ненавидеть? Потому что даю тебе в руки нож, которым ты можешь перерезать мне горло, а можешь связать нас воедино общей кровью? Признаться себе в том, что ты любишь меня так же, как я тебя, и что у нас может быть будущее, для тебя равносильно
— Откуда ты знаешь, что я люблю тебя? Ты себе это придумал! Чтобы оправдать мое терпение и согласие… Но это не так! Да, если я потеряю дело, которое так любовно создавала по кирпичику, мой мир рухнет. Ты знал, когда показал, что можешь его у меня отобрать! Я бы никогда не согласилась быть с тобой на таких условиях!
— Ты так и не поняла, — Крейн отставил бокал, и в его глазах промелькнуло что-то, похожее на горечь. — Я дал тебе то, чего ты сама желала, но боялась себе признаться. Отобрал выбор, который тебя тяготил. Ты не терзаешь себя мыслью «почему я на это пошла», как и чувством вины.
Мне стало трудно дышать. Я наполнила стакан водой и жадно выпила. Только и это не помогло. Мне снова захотелось расплакаться — оттого, что все стрелы его слов попали в цель.
Я была едва ли не безумнее его самого. Я хотела всего того, что он со мной делал.
Только облегчения данное открытие не принесло. Лучше бы я и дальше оставалась в неведении. Теперь к моим переживаниям добавится ярость на саму себя. Крейн даже, образно выражаясь, в смокинге оставался изощренным садистом.
— Что будет завтра? — сглотнув слезы, я подняла голову. — Ты остановишь этот затянувшийся фарс? Заставишь меня кричать свое «волшебное слово», чтобы потом убедить, что я сама этого хотела?
— Завтра будет завтра, — философски извлек Крейн, к счастью, сделав вид, что не заметил, как меня колбасит. — Я дам тебе возможность это сделать. Если ты сама захочешь. У тебя будет целая ночь разобраться в этом.
— В цепях, на полу, — я не понимала, каким усилием все еще держала себя в руках. — Я не хочу разбираться. А ты мог бы дать мне принять решение, как белому человеку, если бы и вправду меня любил!
— Ты торопишь события, Марина, а вечер только начался. И я хочу тебе дать полноценный выходной, а не только ужин, который почему-то заставляет тебя плакать.
— Да потому что ты можешь сделать его последним таким в моей жизни! Показать цену свободы, когда я почти смирилась в ожидании.
— Я никогда не сделаю тебе плохо. Ты решила, что я посажу тебя в подвал до конца твоих дней, если ты его скажешь?
— Но ты же говорил…
— Говорить — не значит делать. Наша беседа свернула не туда. Сегодняшний вечер должен тебя расслабить и набраться сил. Ты можешь просить все, что хочешь.
— Даже отменить нашу сделку? Вот прямо сейчас, освободить меня и отдать ключи от машины?
— Нет, — Крейн внимательно смотрел на меня поверх бокала.
— Я так и знала!
— Нет, потому что ты выпила. И потому что сейчас отпустить тебя — обречь нас обоих на страдания.
Я сделала глубокий вдох.
— Три дня. Тебе нужны эти три дня. Верно?
— Объективно — да. Они нужны нам обоим. А с тобой мне будет мало целой вечности.
— Докажи мне это, — голос дрогнул. Я и сама не поверила, что только что это произнесла. — Что мне есть, ради чего задуматься о возможном будущем. Что это не твоя уловка с целью сломать меня острым переходом от нежности до падения.