Его тайная одержимость
Шрифт:
— Софья! — звенит голос Татьяны Петровны еще прежде, чем она успевает ворваться в комнату. — Соня, черт бы тебя побрал!
Она влетает в двери и замирает на пороге, оценивая наш довольно тесный контакт. И судя по тому, что Соня не попыталась тут же вскочить, едва услышав голос матери, она все же успела уснуть.
— К чему столько шума? — строго спрашиваю, игнорируя возмущенный взгляд матери.
— О, вы еще тут, Рома? — она спрашивает с такой интонацией, будто ожидает, что я должен начать оправдываться.
Не на того нарвалась.
— Как видите, — пожимаю плечами. — Вы принесли для Сони лед?
— Лед? — непонимающе переспрашивает женщина. — Какой еще лед?
— У нее все лицо разбито вашим любимым зятьком, — пытаюсь не повышать голос, чтобы не разбудить Соню. — Как можно было этого даже не заметить?
— Ох, не до того сейчас! — отмахивается она. — Там… это… отец.
— Что с ним? — хмурюсь.
— Что-то ему плохо. Мы с Галиной вышли проводить Гену, да одежду ему вынести. А там его уже папка наш сопровождает из сада. Ну Галюся поехала Гену успокоить, а мы с отцом в дом зашли. Да только он как в зале присел, и пыхтит за сердце держится. Велел Соню позвать, говорит она знает, какие ему таблетки нужны. Уж и не знаю, что с ним делать, — разводит она руками.
— Что значит «не знаю»?! — все же взрывает меня. — Скорую немедленно вызывать!
Соня вздрагивает в моих руках и сонно озирается по сторонам. Едва завидев мать, ожидаемо выскакивает из моих объятий, и начинает мямлить что-то неразборчивое в свое оправдание.
— Сонь, успокойся, — ловлю ее руку. — Тебя отец зовет. Пойдем?
Он мужик хороший. Поймет, что к чему и примет нас. Только бы ему совсем плохо не стало. Соня ведь на себя как обычно весь груз вины водрузит, и совсем закроется от меня.
Поднимаюсь на ноги, и помогаю подняться Соне. Замечаю, как за нами наблюдает мать, и то, что она не спешит звонить в скорую тоже замечаю. Видать настолько увлечена молчаливым упреком нас, что уже и вовсе про мужа забыла. Да только плевать я хотел на ее упреки, и скрывать больше ничего не намерен. Назло им буду рядом с Соней, и, если потребуется, защищу ее от всех этих косых взглядов.
Выходим в коридор, и я вытаскиваю из пижамных брюк мобильник, который умудрился не потерять в борьбе, и быстро набираю Валерке, чтобы он прислал нам наиболее быстрый кортеж. Соня спешит в зал, пока я отстаю, чтобы вкратце обрисовать другу ситуацию.
— Папа? — слышу безжизненный голос своей любимой. — Папа, что с тобой?! Открой глаза, ну же!
— Валер, походу дело обстоит еще хуже, чем я предположил. Вертак нужен. Срочно!
— Щас все будет. Выходите!
Врываюсь в комнату, и на всякий случай первым делом проверяю старику пульс. Слабый очень. Но еще есть.
Вижу, как Соню трясет. Ловлю ее руку, и прикладываю к запястью отца:
— Он жив, Сонь! — пытаюсь ее в себя привести. — Все будет хорошо, слышишь?!
46. ОНА
Я будто в бреду. Плохо
Рома водит меня за ручку, как маленькую. Кажется, мы даже на вертолете полетать успели. Но все, что меня сейчас интересует, это:
— Что с папой? — наверно уже в сотый раз выдавливаю я.
— Все с ним будет хорошо, Сонечка, — Рома поглаживает мою ладонь, выводит из кабинета в коридор. — Подожди меня здесь, малышка. Я только переговорю с доктором и выйду к тебе. Хорошо?
Киваю обессиленно. Что случилось? Почему папе стало плохо? Он вроде не присутствовал при разборках, и я была уверена, что он спит. Молилась, чтобы это было так, и он не услышал того, что творилось внизу. В том числе оскорблений, которыми сыпал в мой адрес Гена.
Тогда почему мы теперь в больнице? А папа всю дорогу до нее ни разу не пришел в себя?
— Вот ты где, бесстыжая девка! — слышу мамин голос и вздрагиваю, когда она ловит меня за локоть и увлекает за собой.
Мы оказываемся на лестничном пролете, и она воинственно складывает руки на груди:
— Ты что вытворяешь?! — ее голос звенит у меня в ушах.
— О чем ты?
— Обо всем, Софья! Ты только посмотри, что ты наворотила! Мужики на пустом месте подрались из-за тебя! Рома с Галей порвать порывается, из-за этих чертовых денег. И с кого все это заварилось?! Всего-то надо было мужа своего ублажить, как порядочной жене полагается! Да только знали бы мы, какая ты на самом деле, — она недовольно качает головой. — Стыдоба-то какая! Это ж надо! А мы с Галкой думаем-гадаем, чего это ты мужа к себе не подпускаешь, советы ему даем, как ему, так сказать, жизнь супружескую наладить, а она вон че?! Ноги перед каждым встречным-поперечным раздвигает — так конечно до мужа уже дела не останется!
— Ничего я не раздвигаю, — мямлю, едва ли не оглушенная всеми этими обвинениями. — Мам, я ведь из дома даже толком не выхожу…
— Как же, не выходишь?! — фыркает она. — Вот теперь я и сомневаюсь, что там за копеечные такие подработки, куда ты бегаешь бесконечно. Небось так и зарабатываешь! Над нами наверно твоими стараниями уже вся деревня за глаза потешается!
— Почему ты веришь это наглой клевете. Гена же со зла просто…
— Да может я и не поверила бы, — она грозно выгибает бровь, пресекая мои вялые оправдания. — Если бы своими глазами не видела, как ты к жениху сестры клеишься, бесстыжая!
— Чего? — у меня даже сил отпираться нет. Да и разве попрешь против правды?
— Сколько раз говорила, ты — девочка-катастрофа, — укоризненно цокает языком мама. — Но если уж о сестре не думала, то хоть об отце бы позаботилась! Его же прихватило явно с того, что он услышал, какая ты оказывается гулящая!
Хватаю ртом воздух, будто получив еще один удар по лицу.
— А он в тебе души не чаял! А ты вон как ему отплатила…
— Мам, это же неправда, — сквозь слезы выдавливаю я.