Его «величество» ГРАБЁЖ
Шрифт:
— Господи, каким же я всю жизнь был балбесом! — взмолился Геннадий Владимирович, — никогда не лез в политику, считал, что мне нужно дело делать и как можно лучше.
А военком продолжил цифры:
— К приходу этой власти шел прирост нашего населения: один человек на тысячу жителей. Через пятилетку их властвования избыточная смертность (вымирание) составила уже более пяти человек на тысячу.
Геннадий Владимирович отвлекся от своих мыслей и заинтересованно слушал.
— Наступающую юность лишают счастья, у них отбирают созидательную
Сейчас юноша ищет не работу в радость, а деньги в сладость, и потому у нас развиваются не средства производства, а средства калечения, убийства, лечения и развлечения. И никто не спрашивает народ, а навязывают и все. В тоталитарном же государстве, как теперь нас старательно называют, даже милицейскую дубинку внедряли, спрашивая народ и по решению трудовых коллективов. А потом опять за ненадобностью отменили.
Полковник снабдил его документами, личными письмами к сослуживцам и Геннадий Владимирович Хижняков, взяв отпуск, все свои накопления, едет в эту самую Ичкерию разыскивать сына.
И начались круги ада, бесчеловечности и беспредела. Геннадий Владимирович истерзал свою душу упреками: «Зачем же он отправил его в военное училище, лучше бы закончил какой-то институт, да и жил как-нибудь.
Отчужденность, бездушие встретил он у командования к многочисленным матерям и отцам, разыскивающих своих чад, не ведавших в предсмертный миг, за что умирают. Бездеятельность и безразличие в розыске своих погибших, пропавших без вести или сбежавших коллег. Но самое убийственное — за любое маломальское сведение — плати по определенной таксе.
— От армии, где царит взяточничество, — возмущался один из родителей, — где о солдате не знают — герой он или предатель — ждать нечего!
— Если у лейтенанта были какие-то особые приметы, то можешь поискать в вагоне-рефрижераторе среди неопознанных трупов, — подсказал майор, зам. командира по тылу.
Три дня переворачивал и перекладывал уже много раз перетасканные изуродованные тела. — За какие грехи их родителей этим юным ребятам так долго не дают покоя, — захлебываясь слезами, задыхаясь трупным запахом, возмущались отцы.
Из окна солдатской казармы наблюдал в бессонницу Геннадий Владимирович: чистое небо, мирно падающую звезду, темные тени гор и издалека тихий шепот протекающей речушки.
Ворохнулось в памяти детство. Послевоенные годы одинаково тяжелы для дедов и внуков, отцы-то или погибли, или мучаются от ран.
Изорвался шнур, которым заводят трактор, а взять негде. Дед снял с привязанной свиньи веревку, бабушке приказал караулить, чтоб в чужой огород не залезла, а ему, второклашке, буркнул: «На первый урок не пойдешь — принесешь, наприколишь порося, учиталке скажешь — с дедом трактор заводил».
И
Боль ужесточает страдания безысходностью и ненужностью гибели их детей за чужую нефтяную трубу, за чей-то кошелек.
Наслушался и навидался всякой всячины — сердце рвется на части. Если бы он владел искусством слова, то его повествование могло бы стать шедевром вровень с лермонтовским «Кавказским пленником». Но ему не до слов, с той же настойчивостью и упорством, с какой делал все, он продолжал поиск.
Единственным утешением стало — душевное участие в их горе солдат и младших офицеров — бескорыстно, готовые на риск, помогали как могли. Они еще сохранили советский менталитет, сберегли в себе честь, достоинство, веру и память русского человека.
Кажется, родители всех уголков огромной России собрались на этом пятачке отверженной, проклятой ее части, чтобы вынести невыносимое, а затем эти страдания поведать своим родным, голосом, источающим боль.
Но и очаг родных наполняется гулом рушащихся от взрывов подъездов, падающих от износа самолетов, лязгом сминающих в лепешку вагонов, на разобранных рельсах, умирающих от болезней в холоде, размороженных батарей и снятых электропроводов.
Тот же возмущенный порядками в армии отец продолжал грубоватым голосом на перекуре у рефрижератора:
— Открой любую страницу красочно оформленных журналов, и орущие заголовки зажиревших сволочей: примадонна ищет мальчиков для услаждения плоти своему Филиппку, сибирская певица сожительствует с тремя Тарзанами, и их рейтинг растет. Фюрер политической партии целым железнодорожным составом разъезжает по стране, разбрасывает деньги, раздает водку ящиками и думские кресла ему обеспечены. Знаменитый маэстро набирает юношей только через постель, а малоизвестная актриса создает гарем лесбиянок и их залы полны.
В разговор вступил всегда молчавший молодой мужчина:
— Они хорошо усвоили специфику психологического момента в жестоких и прагматичных подходах, выраженную в болезненной зависимости от денег.
— Плюнуть хочется в эту грязь, — разгорячено перебил первый, — да плевок не долетит, высохнет от накала страстей на дискотеках с запахом алкоголя, табачища и дурмана наркоты. Танцующие лезут в трусы на кругу, совокупляются во всех углах, а назавтра еле соображают где, что и с кем.
Что-то хотел вставить второй мужчина, но первый закончил свою мысль:
— Водят мамы несовершеннолетних дочек по венерическим больницам да акушеркам со слезами и руганью. Бегают юноши, сдают анализы на ВИЧ, и с побледневшим лицом и потухшими глазами узнают приговор.
Наступила тишина.
Тогда молодой сказал:
— Морально трудно принять даже награду из рук этой власти за ее халатное, наплевательское, бросовое отношение ко всему, что не касается их кошелька. Потому и хочется написать плакат через всю страну:
«Современное брать в руки не рекомендуется».