Его Высокоблагородие

Башибузук Александр

Некую надежду на улучшение настроения дала юная симпатичная девчушка, исполнившая удивительно милую пантомиму, чем-то смахивающую на знаменитый номер Олега Попова с солнечными зайчиками, но ее сменил с гимнастическим этюдом квартет упитанных теток в полинялых трико, удивительно похожих на трудовой коллектив публичного дома не самого высокого пошиба во главе с самой бордель-маман.

Тьфу... ненавижу цирк...

А вот Тетюха со своим показательным выступлением впечатлил. Публика вообще зашлась в восторге. Казачина играючи гнул железные ломы, жонглировал тяжеленными металлическими

шарами, которые не каждый еще поднимет, а в завершение разбросал как котят восьмерых здоровых мужиков. Правда, в представлении здорово была представлена показуха, но все равно мощь сотника впечатляла.

Ей-ей, не позавидую тому безумцу, кто осмелится сойтись с ним в рукопашной схватке. Уж я точно сто раз подумал бы, перед тем как это сделать. Кстати, желающих из публики тоже не нашлось, хотя зазывалы обещали кандидату за победу пятьсот лир.

В общем, если подытожить, вечер должен был быть испорчен. В гробу видал такое представление. И он был бы испорчен, если бы не Ясмина со мной рядом. Она так искренне радовалась, что и я немного отмяк. И не мог дождаться того времени, когда окажусь с ней наедине.

Совершенно неожиданно на обратном пути мы встретили вахмистра Пуговкина. Бывший жандарм фланировал на набережной под ручку с улыбчивой, пухлощекой дамочкой, явно славянской наружности, на самом деле оказавшейся этнической немкой — Пульхерией Карловной — правда, русского происхождения. Парочка смотрелась очень гармонично, выглядела совершенно счастливой, и мне сразу стало ясно, что их связывает не только знакомство и дружба.

А вот новости он сообщил мне не самые лучшие. Как выяснилось, вахмистр встречался с Суровцевой

— Скверно выглядит наша Стрелка, — озабоченно сообщил он.

— А именно?

Пуговкин склонился ко мне и со значением сказал.

— Под черной меланхолией дамочка. На грани истерики. И под кокаином. Да-с... Выпытывала, не мы ли отправили на тот свет французика. Не нравится мне это, Георгий Владимирович. Выбрали бы вы время да пообщались с ней. Она человек порывистый и нервический. Как бы не наломала дров.

— Обязательно пообщаюсь, — пообещал я ему. — Завтра вечером. Скажем, после двадцати ноль-ноль. На конспиративной квартире в городе. Передайте ей. Вас я тоже хочу там видеть.

А сам довольно сильно озадачился. Чувствую, хвачу я со Стрелкой еще лиха. Н-да... тяжелый завтра день складывается. Сначала встреча с Врангелем, потом с княгиней. А тут еще с чертовой институткой разбирайся.

Но посмотрим. А пока домой...

ГЛАВА 21

Бывшая Османская империя.

Константинополь.

Район Пера. 3 февраля по старому стилю. 1920 год. 07:00

Ясмина, так же, как и вчера, ушла с рассветом, пояснив, что таким образом заботится о своей репутации. Я не стал удерживать гречанку, да и не до нее мне было, честно говоря.

Дело в

том, что вчера, возвращаясь домой, мы встретили на набережной одного довольно странного нищего. Весь в пыли, одетый в жуткие лохмотья, он представлял собой довольно жалкое зрелище. Ничего в этом примечательного не было, подобные персонажи встречаются в Константинополе на каждом углу, но этот попрошайка выделялся тем, что не просил милостыни, как множество ему подобных, а просто сидел и наигрывал на дудочке мелодию, в которой я неожиданно опознал «Полет Валькирий» Вагнера.

Слегка проникнувшись, я бросил ему в миску несколько мелких монеток. Нищий что-то непонятно забормотал, благодарно кивая, и одновременно спрятал от меня свое лицо, и так почти до глаз закутанное в рваный башлык.

Особого внимания я на это не обратил, мало ли что, может, человек еще не до конца потерял свой стыд, но какое-то внутреннее чувство все-таки не давало мне покоя весь обратный путь до пансионата.

А под самое утро пришла неожиданная разгадка.

Почти на сто процентов этот попрошайка и Зиберт — были одним человеком. Этим и объяснялось то, что нищий прятал от меня лицо и кутал его в рванину, маскируя свои приметы. А еще одной подсказкой стала мелодия. Откуда-то из глубин остаточной памяти всплыло воспоминание, что Вагнер был его любимым композитором.

Разгадка принесла множество вопросов, на которые я стал лихорадочно искать ответы. А что, если местом встречи был назначен Константинополь, и фон Нотбек не прибыл на явку? Тогда, если он меня опознал, то какого хрена прятал свое лицо? Не хочет быть узнанным, потому что чувствует с моей стороны опасность? Какую? Ожидает, что я попробую завладеть его ключом и частью номеров счета? Но без меня он в любом случае не сможет снять даже копейки... Гм... в та-ком случае сам по себе напрашивается вывод, что Зиберт в свою очередь планирует то же самое, но уже в моем отношении. Вот же курица эта императрица. Какого хрена подписывать на дело людей, которые не переваривают друг друга? Чтобы они глотки друг другу за золотишко перегрызли? Тьфу, идиотка царственная...

— Не многовато собралось жаждущих твоей кровушки, барон? — буркнул я своему отражению в зеркале. — Поберечься бы надо, дружище...

Немного поразмыслив, решил сориентировать на Зиберта своих архаровцев вместе с бойцами Сержа Полански, после чего принялся готовиться к сегодняшним встречам. К десяти часам утра я уже был у того же особняка, в котором встречался с «черным бароном» в первый день своей константинопольской эпопеи.

Все повторилось: охрана на входе, потом секретарь-референт отвел меня в кабинет с Врангелем.

Будущий верховный главнокомандующий принял меня довольно сухо. Судя по его мрачному лицу, он был сильно не в духе. Проигнорировав приветствие, барон тряхнул мне руку, показал на кресло напротив себя, подвинул ко мне пепельницу по столешнице, после чего без лишних слов взялся за папку с рапортом.

И не прерывался до тех пор, пока не прочитал последний лист. Затем неспешно достал портсигар, подкурил папиросу, глубоко затянулся и только после этого произнес первые слова с момента нашей встречи.