Эгоист
Шрифт:
— Ты можешь отправиться в свои Альпы и после венчания, — сказал он.
— Тогда я уже наверное предпочту сидеть дома.
— Я-то на твоем месте, разумеется, предпочел бы сидеть дома, — подхватил доктор Мидлтон.
— Да, но я еще пока не замужем, папа.
— Ты все равно что замужем…
— Я думала… перемена обстановки…
— Мы уже приняли приглашение сэра Уилоби. К тому же он обещал подыскать мне домик в окрестностях, чтобы я мог жить поблизости от тебя.
— А ты хочешь жить поблизости от меня, папа?
— Да, на доступном расстоянии.
— А зачем нам вообще разлучаться?
— Затем, дорогая моя, что ты собираешься променять отца на мужа.
— А если я не хочу променять тебя на мужа?
— Дитя мое, в каждой сделке приходится чем-то
— Разумеется. Но если я предпочла бы остаться с тобой, папа?
— Как так?
— Еще не поздно, папа. Нас ведь еще не разлучили.
— Что это значит? — спросил доктор Мидлтон, насторожившись. Он уже не на шутку встревожился, боясь, как бы церемония бракосочетания, которая должна была положить конец его хлопотливым отцовским обязанностям, не была отложена. Ведь такая отсрочка представляла угрозу его душевному покою, столь драгоценному для всякого ученого.
— Только то, что я сказала, папа, — ответила она, угадав его тревогу.
— А-а! — протянул он, хлопая глазами, и несколько раз кряду кивнул головой, чтобы вернуть себе привычное состояние равновесия. Он был рад покою на любых условиях. Жажда перемен, эта главная страсть женщины, является злейшим врагом ученого.
Двух недель вполне достаточно, чтобы осмотреть все пустующие дома в окрестностях Паттерн-холла, утверждала Клара, и незачем задерживаться дольше, ведь как-никак ей нужно повидаться с друзьями, да и лондонские магазины потребуют времени.
— Ну, хорошо, пусть две-три недели, — поспешил согласиться доктор Мидлтон. Подавленный развернувшейся перед ним перспективой, он был рад любому компромиссу.
Глава седьмая
Всю дорогу из Аптон-парка в усадьбу Паттерн мисс Мидлтон тешила себя надеждой, что Уилоби переменится, — она почти уверовала в эту мечту! Ведь когда он только начинал за нею ухаживать, он был совершенно другим. Со всем пылом отчаяния, в котором она еще не отдавала себе полностью отчета, Клара пыталась вспомнить его таким, каким он казался ей вначале, когда он впервые заявил себя ее поклонником и она не отвергла его поклонения. Неужели она, сама того не сознавая, смотрела на него глазами света? Теперь она видела в его взгляде всего лишь «надменное самодовольство» — отчего же тогда он казался ей благородным и победоносным, как полководец, скачущий во весь опор впереди своего войска? Возможно ли, чтобы за такой короткий срок сэр Уилоби так резко изменился? Или эту перемену следует искать в ней самой?
Воспоминания о той счастливой поре — то ли укором, то ли надеждой на ее возвращение — поднялись со дна ее души. Клара вспомнила и розовые мечты свои о любви, и образ суженого, каким он рисовался в тех мечтах, вспомнила, как трепетно гордилась им и как душа ее, казалось, не могла вместить всего этого счастья. Вспомнила также, как, переламывая себя, она стремилась к смирению и как все эти попытки завершались руладами его победной песни, мелодия которой, хоть не лишенная своеобразного очарования, однако, чем-то ее озадачивала.
Когда у человека иссякает источник доходов и он вынужден жить на основной капитал, у него опускаются руки: слишком невыносима мысль об угрожающем его семье неминуемом голоде; он уже отказывается от всякого подобия бережливости и в безудержном мотовстве растрачивает последнее. Точно то же происходит и с любовью: когда чувство перестает обновляться и в ход пускается основной капитал, влюбленный теряет голову и впадает в своеобразный азарт отчаяния. В предвидении наступающего голода он отбрасывает всякую заботу о будущем, призывает на помощь воспоминания, погружается в прошлое своей любви, вторгается в ее обветшалое здание, опустошает ее кладовые и цепко держится за иллюзию, с которой, если бы пчелиные соты памяти были неисчерпаемы, не расставался бы вовек. Но свойственный всякому смертному аппетит грозит уничтожить весь медовый запас его любовных воспоминаний и даже самую любовь, к утолению которой он так стремился. Вот тут-то и оказывается, что даже влюбленным
Клара не была создана для этой роли — роли женщины, волокущей бревно. Щедрая и расточительная, она была способна израсходовать свой капитал быстрее кого бы то ни было. При всей своей женственности, еще больше, чем в любви, нуждалась она в дружбе; она тянулась к живому, открытому общению, при котором у каждого обнаруживаются лучшие стороны его души, а более глубинные чувства остаются до поры до времени незатронутыми. Вместо всего этого ее как бы поселили в устье глубокой шахты, предложив совершать ежедневные экскурсии в недра, в которых она так и не обнаружила алмазных россыпей. Там ее охватывал сумрачный холод подземелья; тщетно искала она чего-то добротного и прочного, на что бы можно было опереться, — взгляд ее встречал лишь таинственное мерцание тусклой свечи, еле освещающей своды пещеры, обитателем которой был добровольный и велеречивый говорун. Две-три недели испытательного срока казались ей невыносимо долгими. А как же вся жизнь?
Жизнерадостная по натуре, она надеялась, ждала и верила, что сэр Уилоби снова окажется тем человеком, которого она в нем видела, когда согласилась стать его женой. Как ни странно, — а впрочем, это лишь показывает, насколько она была простодушна в ту пору своей жизни, — Клара не отдавала себе отчета в полном отсутствии влечения к своему жениху. Она знала только, что разум ее не приемлет в нем то одного, то другого, и смутно жаждала каких-то перемен. Она и не подозревала, что балансирует на краю бездны: один неосторожный шаг — и она будет низвергнута с головокружительных высот любви на самое дно этой бездны, имя которой «отвращение».
Когда они встретились, глаза ее засияли, как и у него. Как славно стоял он на ступенях собственного дома, обняв Кросджея за плечи! С присущим ему добродушным юмором сэр Уилоби рассказал о последней проделке мальчика, который, спрятавшись от своего наставника в лаборатории, произвел там взрыв и разбил окно. Она пожурила шалуна в том же ласково-шутливом тоне, после чего сэр Уилоби взял ее под руку и поднялся с ней в дом. «Скоро — навсегда!» шепнул он ей в дверях. Словно не расслышав, она попросила его рассказать еще что-нибудь о юном Кросджее.
— Идемте в лабораторию, — сказал он слегка приглушенным голосом, уже без всякой игривости.
Клара пригласила отца полюбоваться вместе с ними на последнюю проделку Кросджея. Сэр Уилоби шепотом сетовал на долгую разлуку, которую им пришлось перенести, — наконец-то он может принять ее у себя в доме, куда — теперь уже совсем скоро, через пять-шесть недель — она вступит полноправной хозяйкой.
— Идемте же, — торопил он.
Безотчетный ужас молнией пронзил все ее существо. Но ощущение это было мимолетно, как тень, пробежавшая по летней лужайке; оно прошло бесследно, оставив лишь легкий беспорядок в мыслях да удивление самой себе: чего она так испугалась? Ведь рядом отец, она не оставлена наедине с Уилоби.