Эхо Непрядвы
Шрифт:
– Ну-ка, Иван Семеныч, вели холопам отъехать – важнецкий разговор будет.
– Чего тебе? – Боярин зло сверкнул глазом, задрал бороду.
– Скажу лишь наедине, на пользу те пойдет.
Морозов хмыкнул, но, видно, было что-то в лице и голосе Тупика такое, от чего нельзя отмахнуться. Дал знак своим отъехать. Тупик наклонился к нему.
– Ты о моих сакмагонах слыхал, Иван Семеныч?
– И што же оне, твои сакмагоны?
– Так вот, за мной их теперь сотня.
– Эка силища! – усмехнулся боярин. – Моя дружина небось в тыщу станет, да не хвалюсь.
– Твою тыщу долго собирать, Иван Семеныч, и не годится она против сотни порубежников. Так вот знай: коли еще
– Што брешешь, кобель? – Боярин отшатнулся. – Ты чего намекаешь? Ты как смеешь грозить мне, великому боярину?
– Смею, Иван Семеныч. И все ты понимаешь не хуже меня.
Тупик поворотил Орлика и поскакал со своими в город. Ждал, что Морозов снова нажалуется государю, но тот смолчал, и Васька понял: угроза попала в цель, так и надо действовать в паучьем гнезде бояр. Да покрепче держаться за своих. Жаль, далеко сидит Хасан. Ведь вот Хасан наполовину татарин, а ближе он Тупику, чем русский Морозов. И нет уже рядом ни Климента Полянина, ни Родивона Ржевского, ни старых рубак Никиты Чекана и Ивана Копье, ни Гришки Капустина, ни Семена Мелика – полегли в Куликовской битве. Будь они рядом теперь в княжеской дружине, славные воины, повязанные с Васькой кровью, пролитой в сечах, разве посмел бы кто-то из великих бояр принародно говорить непотребное о молодом сотском, тем более – подсылать к нему убийц?
Снова вспомнились глаза Дарьи в час прощания, вина перед нею и жалость точили душу. Восемнадцать ей вот-вот стукнет. Надо в Коломне раздобыть хороший подарок, там торжище богатое, знаменитых мастеров и мастериц немало. И Насте бы – тоже…
– Ты чего загрустил? – Хасан толкнул Тупика в стремя. – Женку вспомнил?
– Вспомнил. Ты-то, князь, когда женишься? Пора, чай. Аль вотчиннику и ни к чему женитьба? – Тупик вдруг ощутил, как жар снова заливает лицо.
– Вотчиннику, брат, как раз без жены нельзя. Ты-то небось поторопился. И я понял: хозяйка нужна, без хозяйки худо, бабы – вторая половина вотчины. Скоро женюсь, брат.
– Неуж! И невеста есть?
– Есть, боярин. Да ты видал ее.
Поймав удивленный взгляд Тупика, спросил:
– Помнишь, Мамай тебя допрашивал, при всей свите, а ты на дочь его таращился, как мне сказывали?
– Уж и таращился! – Тупик смутился.
– Красивая девка, – засмеялся Хасан. – Думал я – она умерла, но нет, живая. Ныне у меня, в Городце живет. Княжна Надежда – так ее теперь зовут.
Тупик неверяще смотрел на друга.
– Да, живая… Ваш лекарь бабку прислал, на ноги поставила она княжну…
В следующий полдень на высоком прибрежном холме в широкой излучине Оки открылся дубовый острожек. Над узкими башнями стены высился восьмигранный купол деревянной церкви. Недавно прошел легкий летний дождь, и в полуденных лучах чешуйчатый купол матово поблескивал.
– Гляди-ко! – удивился Мишка Дыбок. – Богато живут, церковь серебром покрыли.
Хасан засмеялся, молчальник Микула пояснил:
– То осиновый лемех. Он мокрый серебром зеет.
– А-а, – разочарованно протянул Дыбок. – Я когда впервой попал в Москву, тож вот так обманулся. Даже под церквей стоял в ветер – авось одну плашку скинет, в ей, думаю, поди-ка, цела гривна.
Воины расхохотались.
– Жаден ты, Мишка, не по годам. То не к добру.
– Я, было, велел перекрыть церковь медью, – заговорил Хасан, – да мало ее у нас, на другое требуется. И красоты жаль.
– С чего бы перекрывать, князь?
– Не одного Мишку осиновый лемех обмануть может. Разные люди тут проходят. Иной подумает: раз на крыше столько
– Тебя, князь, врасплох не застанешь.
– Как сказать! Да мы сможем быстро собрать сотню воинов, а коли нападет с полтысячи?
Всадников заметили со стены, подали сигнал. На ближних полях засуетились мужики и бабы, от речки к воротам погнали стадо. Двое всадников помчались вперед, сигналя поднятыми значками, люди разом успокоились, вернулись к работам.
– Пугливый у вас народец, – заметил Тупик.
– Осторожный. Тохтамыш – скрытный хан, опасный. Я не знаю, есть ли в его Орде московские доброхоты. Он ведь пришел издалека, с моря Хорезмийского. Димитрию надо хорошо следить за этим врагом. Сейчас мои люди ищут путь в его стан.
– Откуда же у тебя сотня воинов в Городце, коли своих по всей Орде разослал? И чем ты их кормишь?
– Сотня – с мужиками. А кормиться здесь нетрудно, если ты хороший охотник. Я разрешаю бить зверя, сколько требуется. Мы пригнали много скота из Орды, часть его я раздал на расплод. В Оке и мещерских озерах рыбу можно черпать даже ситом. Мед, грибы, ягоды и орехи – тоже корм. Вот хлеба пока мало. Гороху, проса и репы тоже не хватает, а без них русским и мещере трудно. Мужиков я поэтому стараюсь держать на земле, иные из татар пашут и сеют, когда не на службе. Два года мира, и мы заживем хорошо. А воинов не я один привел сюда. Не удивляйся, когда увидишь.
Отряд перешел мелкую протоку, на вытоптанной поляне перед крепостцой его встретили трое. Знакомое почудилось Тупику в фигуре плечистого воина, одетого в синий халат с серебряным знаком воинского начальника на плече. Широкоскулое каменное лицо, отвислые монгольские усы, холодный взгляд из-под железного шишака. Тупик осадил коня, рука сама посунулась к мечу. Воин коротким поклоном приветствовал их.
– Сотник Авдул?
Хасан перевел прищуренный взгляд с Авдул а на Тупика:
– Он не сотник. Он тысяцкий – воевода крепости и удела. Не правда ли, боярин, в каждом городе должен быть тысяцкий?
– В Москве его нет, – ответил Тупик, еще не зная, как держать себя с бывшим врагом.
– В Москве есть великий князь и там много достойных воевод. А нам без тысяцкого не обойтись.
Авдул с непроницаемым лицом сделал приглашающий жест. Тупик смотрел на его широкую, жесткую ладонь со смешанным чувством изумления и настороженности: не эта ли самая рука наводила в грудь его отточенное копье, заносила над ним дамасский клинок в смертной сшибке конных дозоров!
С беспокойными мыслями въехал Тупик в острог через узкие ворота. Бревна в стенах обмазаны цепкой спекшейся глиной – от огня, у бойниц виднелись пороки и баллисты – острожек жил постоянно готовым к отражению набега. Внутри вдоль стен тянулись конюшни, навесы для скота, близ стен стояли амбары, клети, виднелись крыши холодных погребов, ближе к середине крепостцы теснились жилые избы для семейных воинов и выделялся длинный, похожий на караван-сарай дом для холостых. К церкви примыкал большой дом князя. Бревна многих строений еще не успели почернеть и пахли смолой, сияли слюдяные окна княжеского терема и лемех церковного купола – острожек казался молодым и нарядным. Многие избы пустовали. Подъезжая к Городцу, Тупик видел в пойме юрты татар, летом они лучше чувствовали себя в кочевых ставках и, даже оценив преимущества оседлой жизни, отдавали дань привычному быту. Наверное, им трудно привыкать к недвижным жилищам, особенно в летнюю пору, когда и оседлого человека охватывает древняя тоска по бескрайним зеленым далям.