Эхо Непрядвы

Возовиков Владимир Степанович

– Если даже княжна и другие живы, ты не спасешь их, но лишь умножишь их страдания.

– Пусть так. Я найду ее или умру.

Угрюмые воины искали среди убитых своих родственников и друзей. Не было плача, но на всех лицах читалась та же решимость, что и на лице начальника. Тупик подумал: если эта полусотня настигнет ханский отряд, тому, пожалуй, несдобровать.

– Не тревожьтесь, мы похороним мусульман по их обычаю, христиан – по своему. Только укажите, кто крещен.

– Похорони их, Василий, в одной братской могиле. Теперь прощай.

– Увидимся ли еще,

брат?

– Увидимся. Хасан – бессмертный. Васька Тупик – тоже бессмертный. Нам нельзя умирать, у нас еще много врагов.

Вблизи стены воины рыли могилу заступами, найденными в сожжённом остроге. Далёкий стук телеги показался наваждением. С закатной стороны, от лесочка, пылила открытая повозка, запряженная парой гнедых. Воины прервали работу, поджидая нежданного гостя. Рослый мужик правил повозкой стоя, и, лишь когда приблизился, Тупик разглядел сидящего человека в рясе. Городецкий поп соскочил с телеги, причитая:

– Што же творится на свете белом, батюшка боярин? Што же это такое?

– Это Орда, отец, ее след.

– Неужто ни единого из прихожан моих в живых-то нет?

– Князь с полусотней ушел догонять грабежников. Может, кто из мужиков спасся. Те же, кто был в остроге, побиты и уведены.

– Вот горе! А я в Коломну к отцу Герасиму наладился, да услыхал про беду и поворотил. Да поспел, вишь, к погребению…

Тупик достал из переметной сумы небольшой образ Богородицы, завернутый в чистую льняную ткань.

– Батюшка, исполнил я волю твою. Сам ходил в Троицу…

Поп обеими руками принял икону, развернул, целуя, омочил слезой.

– Спаси тя бог, сыне…

Он побрел на пепелище, прижимая икону к груди, в сопровождении возницы, в котором Тупик узнал молодца, что зажигал свечи в княжеской палате.

После погребения Тупик предупредил попа:

– Поспешай, батюшка, со сборами. Мы уходим.

– И в добрый путь. Я уж после съезжу к Герасиму, сначала людей соберу.

– Думаешь, придут?

– Куды ж им деваться? Мыслимо ли бросать место этакое светлое? И хлебушко вон на полях зреет, и огороды овощем полны, мы приглядим пока. Часовенку с Гаврилой соорудим, штоб место не запоганело, а там и князь, глядишь, вернется. Вы б только помогли нам колокол церковный над пепелищем поставить – уцелел ведь он, родимый, не взял его огонь гибельный, от нечистых рук порожденный.

– А што, Василь Ондреич, – отозвался Минула. – И правда, пособить надо в деле святом.

Через полчаса воины, растаскав обугленные бревна на месте церкви, освободили из-под них закопченный бронзовый колокол. Язык его отпал – огонь расплавил медное кольцо, на котором он держался. Под головешками сгоревшей кузни нашлись наковальни и железо и медь. Пока устанавливали перекладину, Микула сковал новое кольцо и с помощниками приладил тяжелый язык. Из седельных ремней свили крепкие веревки, перекинули через перекладину, обвязали колокол, и сильные руки воинов подтянули его к подвесному крюку.

– Ну-ка, проверим, отче, не потерял ли он голос в огне?

Микула взялся за бечеву, потянул привычной рукой – доводилось когда-то в монастыре и звонарем служить, –

негромкий звук, протяжный, чуть печальный, родился среди тишины, медленно погас, будто всосался полуденным простором.

– Живой, – улыбнулся Микула. Перекрестясь, покрепче ухватил бечеву, и размеренные удары колокольного языка бронзовым набатным громом поплыли с холма к затаенным сосновым борам.

Воины, которым не нашлось работы с колоколом, на вожжах достали воду из колодца с обгорелым срубом. В затухающем звоне Тупик услышал рядом: «Пойдем-ка, попьем колодезной» – и быстро оборотился. Коломенские ратники отмывались у колодца от угольной пыли – один сливал другому на руки.

– Стой! – заорал Тупик. – Брось бадейку, олух несчастный!

Моющиеся удивленно уставились на бегущего к ним сотского, тот, что сливал, неуверенно поставил ведро на обугленную траву. Тупик ударом ноги опрокинул его.

– Пили воду? Ну, пили?

– Я лишь два глотка, – испуганно признался молодой кмет.

– Мало учили вас, сукиных сынов! В колодце ж мертвяки плавают. С распоротыми животами!

Глаза у парня полезли из орбит, по горлу прошли судороги.

– Два пальца в рот – живо!

Кмет не донес пальцы до рта – его начало жестоко рвать… Мертвяки в колодце вряд ли плавали, но Тупик не сомневался, что вода отравлена. Два дня яд мог сохранять силу. Как заставить человека извергнуть проглоченное, Тупик знал. Парень изнемог, корчился в бесплодных потугах. Тупик протянул ему свою баклагу:

– Пей! Сколько можешь пей – вода сладкая… Так, молодец, а теперь снова – два пальца…

Убедившись, что из парня извергается вода, распорядился:

– Оба – к речке, бегом! Отмойтесь. Ты же пей из реки сколько можешь и рыгай. Да баклагу прополощи!

Оборотясь к напуганным воинам, Тупик резко заговорил:

– Здесь был враг всего лишь два дня назад. Запомните на всю жизнь: коли враг не завалил колодца, не набросал туда трупов – он отравил его. Мертвяки отравляют колодцы на годы. Яд может сохранять силу неделями, пока земля не рассосет его. От яда есть одно средство – уголь. Собирайте и тащите его сюда. – Тупик нашел глазами попа. – Батюшка, через день воду можно пить, вычерпав уголь. Ну, а кто и проглотит уголек нечаянно – то не страшно: уголь яда не отпустит, с ним и выйдет из человека.

Поп стал благодарить, Тупик через его плечо смотрел на Гаврилу, который с помощью кметов сооружал из собранных досок и бревен подобие балагана вблизи перекладины с колоколом. Там, наверное, поп повесит икону, которую все еще прижимает к груди. А стоит людям узнать, что она освящалась самим Сергием…

– Василей Ондреич! – прервал его мысли Вельяминов. – Гони всех к реке – пущай отмоются. Исчумазились, ровно бесенята.

Сразу после купания отряд выступил на Коломну. Протяжный, зовущий гуд колокола плыл в теплом воздухе, провожая всадников. И вот оно чудо: перед тем как въехать в лесок, Тупик оборотился и увидел фигурки людей в приокской долине, тянущиеся к сожженному острожку. Уцелевшие городчане гнали трех коров и маленькое стадо не то овец, не то коз.