Эхо Великой Песни
Шрифт:
— Веди нас, прекрасная госпожа, — сказал Аммон.
— Чудной ты. — Женщина мигнула мужчине, который до сих пор держался в тени, и зашагала вперед. Аммон, передав спящего ребенка Анвару, последовал за ней. Мужчина, увязавшийся за ними, его, по-видимому, нисколько не беспокоил, но Анвар пугливо посматривал на незнакомца и жался к царю.
Около получаса они шли через зловонные, полуразрушенные трущобы. Вдалеке по-прежнему слышались взрывы и приглушенные крики. Наконец женщина вывела их к извилистому ручью с каменным мостиком.
— Вон
Аммон раскрыл набитый золотом кошелек и дал женщине две монеты. Мужчина вышел вперед.
— Мы, пожалуй, заберем все, — сказал он, доставая длинный кинжал.
— Нехорошо быть жадным, — заметил Аммон. — Вы получили столько золота, сколько в жизни не видывали, довольно с вас.
Меня ждут другие дела, и я не хочу, вас убивать. Прощайте.
— Как думаешь, голубка, довольно с нас будет? — спросил мужчина.
— Не-е. Зарежь его, Бели.
Аммон отразил удар ножа правым предплечьем и двинул ребром ладони по чумазому лицу Бели. Удар пришелся под самым носом, грабитель без единого звука рухнул наземь. Женщина упала на колени рядом с ним и потрясла его.
— Зря стараешься, — сказал Аммон. — Он мертв.
— Ты убил его, ублюдок! — завизжала она.
Аммон рубанул ее ребром ладони по шее. Раздался хруст, и она повалилась на своего дружка. Аммон, присев, забрал у нее два золотых.
Малыш проснулся и снова расплакался. Аммон взял его у Анвара и прижал к себе.
— Тихо, маленький, тихо. В слободе мы найдем для тебя какую-нибудь еду.
— Твое воинское мастерство изумляет меня, государь.
— Мастерство измеряется достоинством противника. Здесь о таковых говорить не приходится.
— Все равно. Где ты этому научился?
— Помнишь того милого юношу, что приезжал к нам с севера — высокого, с желтыми волосами?
— Помню.
— Это он меня научил. Все дело в том, что противник поначалу действует медленно и его можно опередить.
— Ты преуспел в этой науке, государь, но дружеский поединок — одно дело, а настоящий бой — совсем другое.
— Это верно. Настоящий бой гораздо занимательнее. — Аммон стал спускаться к ручью.
— Зачем ты искал эту слободу, государь? — спросил Анвар.
— У меня там друг.
— У тебя есть друг-горшечник?
— Ну, не то чтобы друг, однако он обязан мне жизнью.
Весь день Садау-горшечник изнемогал от страха. Взрывы в северной части города, толпы беженцев, толки о нашествии — от этого у него все нутро переворачивалось. Его самого от бегства удерживала мысль, что врагу, каков бы он ни был, без горшков тоже не обойтись. Он, Садау, человек маленький, в большие господа никогда не лез — авось теперь это обернется ему на пользу.
Переодетый царь, внезапно возникший у него на пороге, чуть вконец его не уморил. Садау разинул рот, не в силах слова вымолвить.
— Что ж ты гостей в дом не приглашаешь? — спросил Аммон, проходя мимо него. За царем шел старик с малым ребенком на руках.
— Чего тебе
Царь уселся на плетеный стул в его хижине.
— Пристанища на ночь, какой-нибудь еды и молока для дитяти, Садау стоял столбом, пытаясь собраться с мыслями. Царя непременно будут разыскивать, и тому, кто его спрячет, уж верно несдобровать. Просто дурной сон какой-то.
— Как… как вы меня нашли? — спросил он.
— Постучался к твоим соседям.
— Соседи знают, что ты тут?
— Не думаю, чтобы они меня узнали. Беднякам редко предоставляется случай лицезреть царя. Ну, любезный, прояви же немного гостеприимства. Принеси нам поесть.
— Нельзя тебе здесь оставаться, государь. Тебя будут искать.
— Вряд ли им придет в голову искать меня в твоей хижине. — Царь встал и положил свои тонкие руки на плечи Садау. — Судьба милостива к тебе, горшечник. Ты бросил голову моего брата в Луан и при этом сохранил жизнь. Теперь тебе дается возможность заслужить царскую благодарность. Мне бы только выбраться из города и найти свою армию — тогда я отвоюю свое царство назад, а ты получишь знатную награду.
— Не нужна мне твоя награда. Я жить хочу!
— Достойная цель, горшечник. Однако все по порядку.
Перво-наперво дай нам поесть.
Садау, порывшись в ларях, достал ковригу свежего хлеба и миску с виноградом.
— Молока нет, не взыщите.
— Попроси у соседей. Да поторопись — по городу звери рыщут.
Садау, как в тумане, отворил дверь и вышел на освещенную закатными лучами улицу. Вокруг было тихо, и ему страстно захотелось убежать, забиться в какой-нибудь темный угол, закрыть глаза и помолиться, чтобы все это оказалось горячечным сном. Тут издали снова послышались крики, сопровождаемые жутким воем, и горшечник припустил к дому своего двоюродного брата Ориса. Домик стоял темный, с закрытыми ставнями. Горшечник постучался и крикнул:
— Это я, Садау.
Ему открыли. Ориса дома не было, а его жена Рула сидела в темноте с двумя детьми, держа на коленях младенца.
— Что ж нам, помирать теперь? — дрожащим голосом спросила она. Рула была тихая как мышка, согнутая, вечно усталая женщина — оно и неудивительно, с таким-то мужем.
Лодочник Орис, здоровенный, шумливый детина, нежно любил своих друзей, а домашними помыкал, как прислужниками. Его измены и бесконечное вранье совсем измотали Рулу.
— Рано еще помирать. Где Орис?
— Как ушел утром на реку, так и нет его. Что мне делать, Садау? Что будет с детишками, если он умер?
Ее причитания снова разбудили страх Садау, а заодно и его неприязнь к этой женщине.
— Пошли ко мне. Будем ждать Ориса там. Он жив, я уверен. — «Прячется, поди, у какой-нибудь шлюхи», — добавил Садау про себя. Неся одного ребятенка и держа за руку другого, он привел все семейство к себе домой. Рула немного приободрилась, но детей было просто не узнать — до того притихли.
Войдя к Садау, Рула замерла на пороге.