Эхо во тьме
Шрифт:
— Ничего, все в порядке.
— Только не говори мне этого. Я человек старый. Но от старости еще не сошла с ума. Почему ты такая грустная?
— И вовсе я не грустная.
— Я вижу, что ты усталая и грустная.
Феба похлопала старую женщину по руке, садясь на стул, который Приска подвинула поближе к себе.
— Ну расскажи мне, что с тобой произошло, с тех пор как мы в последний раз виделись.
Приска посмотрела на Юлия и заметила, как он смотрит на свою хозяйку, — как на коринфскую вазу, которая вот-вот упадет
— Ну хорошо, поговорим о чем-нибудь другом, — ворчливо сказала она. — Я сделала шали и отдала их Олимпии. Она передала их тем женщинам, о которых ты говорила.
— Прекрасно. Как это ты успела их сделать так быстро? Юлий принес тебе шерсть только на прошлой неделе.
— Будет тебе меня нахваливать. Что еще остается делать старой женщине, когда у нее столько свободного времени? — Приска встала. — Хочешь поски? — Этот напиток, который очень любили бедняки и воины, представлял собой освежающую смесь дешевого вина и воды.
— Спасибо, — сказала Феба. Она взяла глиняную чашку и улыбнулась, когда Приска налила еще одну чашку Юлию. Приска снова села, облегченно вздохнув.
Феба пробыла у нее час. Она с удовольствием слушала, как Приска пересказывала те истории, которые ее сын рассказывал ей после своих путешествий.
— Децим всегда возвращался домой из морских путешествий таким загорелым и полным жизни, — ностальгическим тоном сказала Феба. — А я всегда завидовала тому, какие у него были увлекательные путешествия. Когда он был моложе, он просто не мог усидеть на месте, ему хотелось изведать неизведанное, открывать новые торговые пути, знать, что происходит в самых далеких уголках империи. Иногда я видела все это в его глазах, и мне так хотелось остановить его.
— Он любил тебя, моя госпожа, — тихо сказал Юлий.
Слезы полились сами собой, и Феба отвернулась, чтобы скрыть их. Смущенная тишиной, которая наполнила комнату, она встала. Повернувшись, наконец, с улыбкой к Приске, она увидела, что та наблюдает за ней.
— Прости меня, — пробормотала Феба, видя, как глаза старой женщины тоже наполняются слезами.
— Не надо извиняться, — хрипло произнесла Приска, — по мне, лучше честная боль, чем веселая ложь.
Феба вздрогнула. Она наклонилась и поцеловала женщину в морщинистую щеку.
— С тобой не просто, Приска, ты знаешь об этом?
— Потому что я еще не глухая и не слепая.
— Я зайду к тебе через несколько дней.
Приска нежно потрепала ее по щеке.
— Пришли мне еще шерсти.
По пути к складам Валерианов Феба не произнесла ни слова. Она была полна воспоминаниями о Дециме, Марке, Юлии. Ей хотелось вычеркнуть их из своей памяти, потому что она не могла вспоминать о них без мук. Но ей приходилось принимать свои утраты и смиряться с ними; ей оставалось жить так, как ожидал от нее Бог. «Любите друг друга», — говорил Иисус Своим ученикам, и именно это она пыталась делать. Ее труд состоял в том, чтобы заботиться обо всех, кому только она могла помочь, используя при этом те силы и возможности, которыми она располагала.
Она была не властна над прошлым и будущим. Прошлое ушло, и ничего изменить уже было нельзя. О будущем ничего не было известно. Феба не хотела ничего загадывать наперед. Она
Приняв Иисуса как Спасителя, она взвалила на себя этот груз. И теперь у нее не было причин ни на что жаловаться. «Любите друг друга», — говорил Он Своим апостолам и ученикам. Любите друг друга не на словах, а на деле.
Разве это не означало, что надо что-то делать для других людей? Конечно же, ее труд был Божьей волей.
Паланкин ждал Фебу на складе. Юлий помог ей сесть, и она откинулась на подушки, сильно уставшая. Ей нужно было отдохнуть по дороге домой, чтобы потом успеть подготовиться к завтрашнему дню. Но отдохнуть так и не удалось.
Когда она прибыла на виллу, там было тихо. Именно этого времени суток Феба теперь боялась больше всего — возвращения по вечерам домой, в пустой дом. Она посмотрела сквозь перистиль на дверь своей кумирни и отвернулась. Она знала, что ей нужно молиться, но сейчас у нее не было сил даже думать об этом.
Феба поднялась наверх и по коридору прошла в свои покои. Сняв шаль, она вышла на балкон, с которого открывался вид на Ефес. В сумерках город сверкал всеми красками, а лучи заходящего солнца освещали храм Артемиды. Это было грандиозное и прекрасное здание. Тысячи людей шли сюда к жертвенникам Артемиды, наивно веря в пустые обещания.
Ходит ли туда по-прежнему Юлия?
— Я принесла тебе поесть, моя госпожа, — сказала ей служанка, вошедшая в покои.
— Спасибо, Лавиния, — сказала Феба, не оборачиваясь. Не нужно больше думать о Юлии. Что толку постоянно копаться в своем прошлом и думать, где именно она ошиблась? Последний раз, когда Феба пришла навестить свою дочь, Прим встретил ее и проводил в триклиний.
— Сегодня вечером она плохо себя чувствует, — сказал тогда Прим, но и без того было ясно, что Юлия пьяна. Когда Юлия увидела мать, она набросилась на своего мужа с такими проклятиями и оскорблениями, что Феба едва не лишилась чувств. Никогда она еще не слышала, чтобы ее родная дочь так разговаривала. Прим стоял рядом, явно обиженный, и извинялся за ее поведение, но это, судя по всему, приводило Юлию в еще большее бешенство. Пораженная и пристыженная, Феба покинула тот дом. И потом каждый раз, думая о том, чтобы снова навестить дочь, она чувствовала, что что-то ей мешает. Иногда таким препятствием служила убежденность в том, что Юлию нужно оставить в покое, чтобы она сама нашла путь домой.
Юлия оказалась для Фебы потерянной, как и Марк. Помня о цели его поисков, Феба теперь не была уверена в том, что вообще увидит его живым.
Она попыталась переключить свои мысли от незавидной доли своих детей на нужды тех вдов, которых она собиралась навестить завтра. Она сделала для Юлии и Марка все, что могла. Если она будет пребывать в прошлом, ей труднее будет что-то изменить в будущем. Она должна помогать тем, кому может помочь, и меньше думать о тех, кому она помочь не в силах.