Эхо войны.

Шумилова Ольга Александровна

Бесшумно и мгновенно сворачивается «чешуя» на двух третях тела. Я выпустила прощальный залп, крикнула: «Дыру закройте!» и начала пятиться в полтора раза быстрее, чем отступал наш строй, смещаясь к стене. Плавая по щиколотку в плазме и когтях тверже алмазных, на переднем краю без «чешуи» солдат не тянет даже на пушечное мясо, хорошо хоть «пузырь» спасает от яда.

Твари по–прежнему бросались и сверху, поэтому, отступая, я продолжала хватать взлетающих за ноги, проламывала черепа зверью, приноровившемуся вскакивать на спину и полосовать шею. Минут через пять их объявился почти десяток, и, в запале размахивая прикладом на пару с неизвестным солдатом, я не заметила,

как линия фронта сдвинулась к самому проходу в пещеры. Здесь не висела мутная зеленая занавесь, и уже от одного этого почти физически легче дышалось. Наверное, это нас и расслабило слишком сильно. Это — и близость спасительного выхода, уже маячащего черной дырой над бесконечной колонной в камуфляже.

Меня пропущенный удар лапой наотмашь всего лишь приложил о стену лопатками и распахал вскинутое предплечье, судя по хлещущей крови — до кости. Неизвестному солдату повезло меньше, да еще и досталось по голове, настолько основательно, что я, не всматриваясь, вскинула его на плечо целой рукой и поволокла прямо к дыре, проседая и тяжело дыша под отнюдь не малым весом.

Очередь на секунду раздалась, пропуская меня, и сомкнулась снова.

Рявкали редкие залпы за спиной, там, где еще горел свет — не от походных фонарей, а от ламп. Форт покидали последние солдаты, арьергард куцей армии, оставляя твердыню, за свою историю бывшую осажденной не раз, но ни разу не бывшую захваченной.

В кои–то веки мы не могли себе позволить умереть с гордо поднятой головой.

Узкий отнорок кончился шагов через шестьсот, и я отошла в сторону, туда, где уже ждали наготове с заготовленным валом для баррикады, долженствующей намертво замуровать вход. Взрывать побоялись, да и не было бы тогда шансов вернуться обратно.

Я опустила солдата на каменный пол, медленно разогнулась. С секунду постояла и присела на корточки над раненым. Лицевой щиток, по которому треснул со всей дури хвост с кинжальными костяными наростами, разлетелся вдребезги. За ним была кровавая каша — один из щитков явно прошелся поперек глаз, которых, собственно, уже и не было. Я осторожно стянула с солдата змеящийся трещинами, но целый шлем. На пол упали длинные черные волосы, собранные в неряшливый пучок. Боги мои…

Я смотрела в безглазое лицо безымянного солдата, рыдала и первый раз в жизни крыла небеса трехэтажным матом.

Это был комендант.

Глава двадцать четвертая

Мужа, рассуждая здраво, можно убить в любой удобный момент, он всегда под рукой, да и вообще — от него никакого вреда, кроме пользы.

Юлия Галанина

— Это не она больная, это ты больной! — глаза Беса сверкали, всегда аккуратно причесанные волосы стояли чуть ли не дыбом. — За каким … ты туда полез?! Молодость вспомнить захотелось, солдат хренов?!

— Какую молодость? — заинтересовалась я, стягивая кривыми черными стежками разорванный рукав.

— Раннюю! — отрезал Бэйсеррон. — А вы тоже хороши! За каким…

— Да отцепитесь вы от меня оба! — прохрипел комендант. — И не пошли бы вы, фарра!…

— Вот именно, оба вы больные! — нелогично прорычал счетовод. — И что теперь делать собираешься?! Глаза не казенные — обратно не отрастут, идиот ты ненормальный!

— Я сказал — пошли вон отсюда! И ты тоже! — приподнявшись, рявкнул комендант, свободной рукой попытавшись на слух запустить в брата ботинком. — И оставьте вы

в покое мой рукав, мне и так хорошо!!!

Я откусила нитку, со вздохом поднялась и ушла. Сначала — в третью справа пещерку, где начинался госпиталь, на перевязку собственной наспех и гораздо более криво, чем комендантский рукав, зашитой руки. Потом — в самый конец главной, центральной пещеры, на полевую кухню.

«Чешуя» настраивалась строго индивидуально, до нескольких недель. Запасных комплектов у нас не было, нескольких недель — тоже. Едва поджившая рука действовала отнюдь не идеально, и я оказалась на положении того самого пушечного мяса, скорее всего — уже пожизненно (потому как, скажем честно, перспектив у нас не было никаких), ввиду своей ценности переквалифицированного в санитарку.

Радовало одно — вот уже несколько дней было тихо. Да, накрыть барьером все горы невозможно, но и ни одна аппаратура не пробьется сквозь многометровый каменный потолок. Да, нас было не достать, но зачем нас отсюда доставать? Через месяц–другой мы перемрем вполне самостоятельно — от голода.

А пропитание они смогут найти и с гораздо меньшими затратами сил.

На кухне я прихватила паек и болтушку для тех, кому похуже, и отправилась раздавать ужин. Коменданта оставила напоследок — пусть наговорятся. А точнее, пусть выговорится счетовод. Потому что Торрили с того самого момента, как очнулся, играет в обычную свою злобную молчанку, не подпуская к себе даже брата.

И — нет, я не могла его понять. И что на него тогда нашло — тоже.

Я замерла у последнего на сегодня лежака, потерла нывшую от бесконечных наклонов поясницу.

Бес пробежал мимо с сердитым лицом. Заметил меня, остановился, коснулся локтя:

— Сделайте вы с ним что–нибудь, он же на самом деле себя угробит.

— Знала бы я, что… — я качнула головой. — Глаза у него действительно… навсегда?

— А вы как думаете? — он нервно дергает себя за бородку. Бросает на меня раздраженный взгляд и тут же смягчается: — Извините. Регенерация у него действительно хорошая, особенно если его заставлять лечиться, но всему же есть предел… Он же не божество, чтобы отращивать отсутствующие органы. Да и медицина наша как–то до этого не дошла, а жаль…

— Ясно, — я кивнула. — Как бы цинично это ни звучало, но совершить какую–нибудь фатальную глупость ему сейчас куда тяжелее. Так что идите, и — пока — не волнуйтесь.

— Умеете вы обнадежить, — счетовод криво, невесело улыбнулся, кивнул на прощанье и ушел.

Я мысленно испросила у Звезды терпения и направилась к очередному лежаку. Присела в изголовье, звеня кружкой. Комендант по привычке повернул голову в мою сторону.

— Наверное, я самый большой грешник на этой планете. Иначе не понимаю, зачем Звезда покарала меня вами.

— Вы же атеист, — напомнила я. И с искренним интересом добавила: — Как вы меня узнаете?

— …А вас она покарала отсутствием интеллекта. Еду в последние двое суток разносите только вы.

— Да бросьте вы. Я же серьезно, — я, не торопясь, разложила на куске мягкого пластика весь свой арсенал, благо «клиент» на сегодня был последним. Поддержала за плечи вяло отмахивающегося мужчину, неловко пытающегося сесть, оперевшись спиной о каменную стену, а не угодить в нее же затылком.

— Чувствую родственную душу, — съязвил он, наконец обретя равновесие. Я закатила глаза и сунула ему в руки кружку. Комендант задержал ее в руках, отогревая ладони от промозглого пещерного холода. В его голосе прорезался металл: — Может, хоть сегодня я все же услышу от вас, что такое жизненно необходимое вы искали на захваченной территории?…