Эхо войны

Михайлов Дем Алексеевич

Делать было нечего. Показывая всем свое грязное, худое и пахнущее пустыней и солярой тело, я выпятил грудь, поднял подбородок:

— Только Пахану расскажу! Я знаю, где место! Только ему покажу! Мог бы и Татарину рассказать, но я в курсах что почем, кто на самом деле городом рулит, знаю отчетливо. Я к Пахану со всей душой!

— Ты у меня ща запоешь — мрачно пообещал мне угрюмый Никло.

— Да глохни ты уже — рявкнул вошедший в коридор крупный мужчина далеко за сорок, явно слышавший все мои слова — Ты Битум?

— Да! Я! Охотник! Проводник!

— Точно,

именно тебя описывали — кивнул мужчина, внимательно оглядывая меня с ног до головы — Видать нелегко пришлось.

— Там кучу народу положили — сумасшедше осклабился я — Кучу! Долбанную кучу народу положили и нассали сверху, а затем подожгли! Дым! Огонь! Пыль! Яма! Я видел долбаную гребаную чертовую проклятую Яму своими глазами! Своими глазами! Ясно? Я видел! А как русские палили во все стороны! Как строчили из пулемета! Мясо кусками во все стороны! Оторванные руки! Черт! Черт! Выпить мне! Выпить!

— Дайте ему. Пусть поправит здоровье.

Мне в руку всучили граненый стакан, доверху налитый самогоном. Я в три глотка жахнул всю дозу и утробно застонал, чувствуя обжигающий огонь полившийся по телу. Утер заслезившиеся глаза, повторил:

— Только Пахану! Все расскажу! Мне много не надо, че там…. Кропаль возьму. Немного того, немножко сего.

— Ты выпей еще!

— Нет! Напоить хотите?! Нет! — отшатнулся я от следующего стакана.

— Силком вольем — пообещал Никло, но я бесстрашно улыбнулся и сплюнул ему под ноги:

— Пошел ты чучело придверное.

Дых!

Я улетел вверх тормашками, врезался в стену. Меня тут же подняли на ноги, пощупали бережно голову — по которой и врезал Никло. Его самого сразу четверо с криками и матами оттаскивали в противоположный угол, Никло отбивался, бешено орал:

— Порву сучару! Порву! Пустите!

В дверь вбежал совсем молодой парнишка. Шепнул что-то на ухо старшему. Тот кивнул, взглянул на меня, велел:

— Руки к потолку подними.

С пьяной ухмылкой я послушался. Меня тщательно ощупали, проверили подмышки, ладони. Глянули даже за ушами. А затем приказали опустить руки и следовать за ним.

Кажется, самый главный в этом большом Красном Доме решил увидеться со мной лично.

Какая большая честь для простого грязного охотника….

Шагнув в распахнутые двери, я замер на месте, не дожидаясь приказа сопровождающих меня охранников. Я само послушание. Я сама робость. Я само восхищение и почтение. Я в логове Пахана. И я стараюсь не прищуриваться от исходящего отовсюду блеска.

Золото. Золото. Золото. Повсюду золото.

Огромный прямоугольный зал набит им до отказа. На желтом фоне мерцающего металла практически не заметна мебель из светлого дерева.

Пирамиды из желтых слитков, груды монет и всевозможных ювелирных украшений на многочисленных столах и полках. Несколько хрустальных ваз доверху наполнены золотыми зубами.

Повсюду этот мягко мерцающий в свете настенных ламп металл. Абсолютно бесполезный с моей точки зрения мусор. Негодный ни для чего.

Но я ничем не выдал своего мнения. На моем растянутом

в робкой улыбке пьяноватом грязном лице не дрогнул ни один мускул. Почтительно согнув спину, я склонил голову к роскошному ковру и тихо произнес:

— Хозяин.

В ответ послышался хриплый гнусавый голос. Голос Пахана сочился, просто истекал важностью и одновременно радушием.

— Ну-ну, чего уж там, Битум. Как говорят на Востоке: проходи дорогой, гостем будешь! Не стой на пороге.

Только после приглашения я медленно поднял голову и почтительно приложил раскрытые ладони к груди. Мой взгляд медленно прошелся по полу, по столешнице массивного стола, по большому брюху, по груди и остановился на жирном небритом подбородке Пахана. Поднимать взгляд выше я не стал. Не хотел встречаться с ним взглядом. А внешность его я и без того знал досконально, до мельчайшей черточки и морщинки на лице.

— Благодарю, Хозяин.

— Сказал же — чего уж там. Зови меня как все: Пахан — прохрипел второй хозяин нашего затерянного в пустыне городка.

Надо же, насколько приятно чувствовать себя уникальным. Единственным в своем роде. Именно поэтому злобный Пахан снизошел до приветливого тона.

— Слушаюсь, Пахан — произнес я вслух, не забыв показать угодливой улыбкой как мне приятно это снисхождение.

Внутри меня все дрожало. Лишь неимоверным усилием воли я удерживал мышцы от судорог. Плохо. Самоконтроль стремится к нулю.

— Ты присаживайся, присаживайся — унизанная золотыми кольцами и перстнями рука указала на кресло перед хозяйским столом.

— Да что вы, Хоз… Пахан. Я постою — суетливо замахал я руками, опасливо косясь на массивное кожаное кресло довоенных времен — Испачкаю, не дай Бог. Пахан,… дозволь сказать.

— Говори, говори — приветливо закивал тот — За тем ведь и пришел.

— Я… я знаю место куда ездили русские! — выпалил я единым махом, повторяя то, что он уже знал от своих людей — Только я один знаю! Больше никто! Из бессадулинских в город не вернулся никто, а русские свернули на трассу, что в двадцати километрах от города. Назад они точно не вернутся! А там… там столько всего! Одних только калаш… — запнувшись на полуслове, я оглядел кабинет и, воззрившись на Пахана, неуверенно продолжил — Много чего там есть…. А я только часть видал, там этих ящиков не счесть…. Ящики! Ящики! Ящики! Коробки! Там столько всего….

— Погодь-ка! — остановил меня Пахан, правильно поняв причину моей заминки. А я в который раз удивился, что в его речи не проскальзывает ни единого матерного или жаргонного словечка.

Он в свою очередь внимательно оглядел просторный кабинет, задумчиво поцыкал зубом. Помимо нас двоих, внутри золоченого логова было еще шесть человек. Слишком много лишних ушей. Трое охранников, с пистолетами в поясных кобурах, еще трое — явно приближенные Пахана. Одеты солидно — по нашим городским меркам — плюс не стоят, а вальяжно сидят в кожаных креслах за отдельным столом из полированного дерева. Один вертит в пальцах писчую ручку, перед ним раскрыта папка с чистыми и немного пожелтевшими листами бумаги.