Эхо
Шрифт:
– По ней поступает газ. Где-то должен быть выключатель.
– Значит, кто-то включил свет и оставил его гореть?
– Похоже на то.
В других домах мы нашли новые лампы и новые трупы.
– Где-то неподалеку есть источник природного газа, – сказал Алекс. – Газ поступает по трубам и, видимо, расходится по всему городу. Свет будет гореть, пока он не закончится.
Наконец мы направились обратно к парку. Ветер усилился.
– Как давно, по-твоему, это продолжается?
– Не знаю. Какое-то
Глава 34
Ничто так не характеризует цивилизацию, как ее искусство. Поведайте мне, как эти люди воспринимают красоту, что доводит их до слез, – и я скажу вам, кто они такие.
Тулисофала. Горные перевалы [6]
Мы наткнулись на то, что посчитали бывшим обувным магазином. Полной уверенности не было – обуви мы нигде не увидели, но зато там валялись коробки соответствующего размера и обувной рожок.
6
Перевод Лейши Таннер.
Нам встретились и другие магазины – продуктовый, с пустыми полками, и лавка, где, возможно, продавали оружие. Она также была полностью опустошена. И скобяная лавка тоже.
– Что бы здесь ни случилось, – сказал Алекс, – об этом знали заранее.
Дальше мы попали в художественную галерею. Стены ее были пусты, и выяснить, что помещалось в здании, мы смогли лишь благодаря разбросанным по полу печатным листовкам. Все остальное исчезло.
– Может, и не все, – заметил Алекс, стоя у двери в задней части галереи. Дверь была заперта. Большая и тяжелая, она держалась до сих пор, несмотря на множество пулевых отверстий. Рядом лежал высохший труп с пистолетом в руке – может, владелец, а может, один из грабителей. Пройдя мимо него, Алекс вскрыл дверь резаком.
За дверью находились запасники. У стен стояли покрытые тканью картины – ничем иным это быть не могло. Переглянувшись, мы включили фонари, выбрали одну из картин и сняли ткань.
Это оказалась абстракция – изогнутые полосы разной ширины, голубые и серебристые, на фоне веток и цветов. В помещении было темно, и пол отсырел – как и картина, изуродованная большими серыми пятнами.
– Жаль, – сказал Алекс.
Мы сняли ткань с другого полотна.
Две луны освещали здание, похожее на сельскую церковь. От здания исходило призрачное сияние, а в стороне стояли два оленеобразных существа.
Картина была прекрасна, несмотря на повреждения от сырости.
Алекс промолчал, но я поняла, что он разочарован.
Следующая картина оказалась портретом.
На нем был изображен человек – пожилой, в темном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, с подстриженной бородой. Он смотрел на нас зелеными глазами, едва заметно улыбаясь.
– Алекс, – сказала я, – думаешь, это те самые люди, которые построили многоугольное здание на Эхо Второй? Я имею в виду, их предки?
–
– Что же с ними случилось?
Холст местами облупился и был покрыт пятнами.
Алекс молча водил лучом фонаря по портрету, освещая дружелюбные черты мужчины. Я думала о том, кто это был и что с ним стало.
Одно за другим мы просмотрели все полотна – пейзажи, абстракции, другие портреты. Смеющаяся девушка на крыльце. Мать с ребенком. Мужчина рядом с большим оседланным животным, похожим на огромного бульдога. Дом у озера.
Каждый раз мы с неохотой возвращали ткань на место и снова ставили картину у стены. Иногда Алекс что-то бормотал себе под нос, порой даже разборчиво:
– И на эту попала вода.
– Похоже на Бранковского, но тоже испорчена.
– Судя по всему, им нравилась абстрактная живопись.
Под самый конец мы нашли неповрежденную картину: метель и заснеженная гора. На ее склоне виднелось нечто вроде динозавра: он объедал ветви дерева.
Картина была прекрасна, может, нам хватило уже того, что она не пострадала. Честно говоря, от всего увиденного у меня по спине пробегал холодок – не спрашивайте почему. Я бы с удовольствием повесила пейзаж с динозавром у себя в гостиной, но в том мрачном месте мне хотелось плакать, глядя на него.
Алекс несколько минут стоял, восхищаясь картиной. Наконец он задал вопрос, которого я вполне ожидала:
– Чейз, как думаешь, мы сумеем погрузить ее в челнок?
– Нет, – ответила я. Картина была слишком велика. Мы не протащили бы ее даже через шлюз. Снова завернув картину в ткань, мы отнесли ее в соседнюю комнату и положили на стол.
– Нужно найти способ.
– Алекс… – сказала я.
– Что?
– Как-то нехорошо забирать ее.
– Думаешь, разумнее оставить ее здесь?
– Не знаю.
– Здесь сыро, Чейз. Если оставить картину, она погибнет.
– Знаю. Я просто… не могу объяснить почему. Как будто мы совершаем кражу.
– Как по-твоему, чего хотел бы от нас художник? Чтобы мы оставили картину в сыром помещении? Или…
Мне хотелось сказать: «А что, если мы вернемся и сообщим о находке?» Но тогда на планету явилась бы толпа охотников за сокровищами. Они унесли бы все, включая картину, каменных рыб со змеями в парке, а может, даже газовые фонари и вообще любые найденные предметы.
– Если ты настаиваешь… – сказала я.
– Да брось, Чейз. Допустим, мы нашли жемчужину Корейнии, – ты оставишь ее на столике в спальне?
– Это другое.
– В чем разница?
Я не знала.
– Во-первых, – сказала я, – жемчужина Корейнии прошла бы через шлюз.
– Угу, – кивнул Алекс. – Верно. – Он осторожно дотронулся кончиками пальцев до картины. – Это не холст. Вообще не гнется.
– Значит, ее не свернуть?
– Нет.
– А из рамы вынуть можно?
– Без повреждений – вряд ли.