Эхобой
Шрифт:
Вот так. Мы стремительно падали. Мы с мамой были в безопасности — сидели сзади на пассажирских креслах. Но машина была древняя — конца прошлого века. И в ней не было функции безопасности для пассажиров, не находящихся в автомобильном кресле. А папа как раз отстегнулся, чтобы включить ручной тормоз.
— Лео! — закричала мама. И сразу стало ясно, что мама любила папу так, как никто никого не любил на всей Земле. Как «Нео Максис» поют: «Любить тебя тяжело, но ведь на одной земле стоят разные дома».
Машина ударилась о воду, и папа вскрикнул. Раньше я ни разу
— Папа, — завопила я, в то время как машина уходила на дно океана.
— Со мной все в порядке, — отозвался он. Ничего подобного. Его ноги были раздроблены, а тело неестественно скручено. Но, несмотря на боль, у папы хватило сил нажать на красный треугольник на панели управления, чтобы отправить сигнал о помощи, и австралийская служба спасения успела добраться до нас прежде, чем закончился кислород.
Целый год меня преследовали воспоминания об аварии. Отдельные картинки. Стремительное движение пузырьков за стеклом. Темный океан. Мама пытается сдвинуть подушку безопасности и пробраться к папе. Я делаю то же самое. Светло-голубые фары, освещающие темноту. Папино лицо, искаженное болью.
Папу парализовало ниже пояса, и его отвезли в больницу в Сиднее. Все было очень серьезно. Конечно, в девяти таких случаях из десяти нанохирурги справляются с ситуацией. Но папа терпеть не мог всякие наноштуки:
— Это безумие! Они и с технологиями, которые видно, разобраться не могут, что уж говорить о невидимых.
Но выбора у него не было, если он не хотел остаться парализованным. В целом операция прошла успешно, но правая нога все равно болела, и папе приходилось ходить с тростью и принимать болеутоляющее.
Некоторое время после операции с нами жила бабушка — папе требовался постоянный отдых. Он старался вести себя с ней дружелюбно, но наедине со мной или мамой ворчал, что пора бы ей возвращаться на Луну — писать свои глупые книжки. Папа раздражался по малейшему поводу. А еще отпустил бороду.
— Нам нужно купить Эхо, — сказала мама. — Не только для обучения Одри, но и для всех нас. Ты слишком много занимаешься домом, и у тебя постоянные боли. Это неправильно. Сейчас Эхо почти у всех. Я знаю, ты пишешь статьи против них, но то же самое ты пишешь и про иммерсионные капсулы, а они у нас есть. И мы не можем и дальше полагаться на идиотского робота, которого выпустили еще в 2050-м!
Идиотским роботом 2050-го года выпуска был Тревис (Tailored Robotic Artificial Vision-enabled Intelligent Servant). [8] Ростом он был с человека, но на этом сходство заканчивалось. Он был сделан из разных видов пластика и металлов и работал от литиевой ионной батареи, которую нужно было заряжать каждую ночь. Мы использовали его слишком часто, и теперь, когда его включали, он каждый раз двигался не в том направлении и безостановочно повторял названия овощей.
8
Оптимизированный робототехнический,
— Мама, — позвала я, пытаясь ее успокоить.
— Мне скоро выходить на работу, и я беспокоюсь, что у меня будет недостаточно времени на дом. Нам нужна лишняя пара рук. А стоят они сейчас не так дорого. Чуть меньше тысячи союзных долларов. Дешевле, чем наша новая машина.
Какое-то время папа молча сидел на краю кровати и морщился. Где-то на заднем плане Тревис твердил: «капуста, капуста, капуста».
Папа коснулся пальцем губ, поскреб бороду. А потом посмотрел на меня. Когда он начинал сердиться, то на меня всегда старался смотреть особенно по-доброму:
— Одри, а ты что думаешь? У нас же дома демократия. Так что у тебя решающий голос. Если ты скажешь, что нам надо купить Эхо, мы это сделаем.
— Я думаю… — медленно начала я и, к своему собственному удивлению, добавила: — Думаю, Эхо нам нужна.
Он кивнул и натянуто улыбнулся.
— Но только производства «Семпуры». Я не собираюсь подпитывать манию величия моего брата.
Мама тоже улыбнулась.
— Хорошо, купим у «Семпуры», не переживай.
И какая-то крошечная часть меня пошла ко дну, как машина в океане.
Мне стало трудно дышать. Раньше я никогда не осознавала связи между любовью и воздухом. Когда люди, которых ты любишь, уходят, они забирают воздух с собой, по крайней мере, его часть. Именно так это ощущается.
У меня осталась только одна мысль. Мысль о том, что лучше бы я умерла. Лучше бы я тоже умерла, потому что мертвые не чувствуют боли. Или вины. А вина была на мне. Это я согласилась на Эхо. У меня был решающий голос, и я сказала — да.
Я слышала, как дядя Алекс снаружи что-то говорил тому парню — Эхо. Его голос звучал тихо, но резко:
— Даже не обращайся к ней, Дэниел. Ты меня понял? И не вздумай еще что-нибудь натворить. Тебе ясно?
Эхо не ответил.
Дядя Алекс вернулся в комнату. Он с любовью провел рукой по волосам Яго:
— Здорово, что дома с Яго теперь будет кто-то близкий ему по возрасту. Он не ходит в школу. Его учит Эхо — Мадара. А я почти все время работаю. Даже дома занят делами. И Яго будет полезно с кем-то общаться — с кем-то настоящим.
Дядя Алекс что-то держал в руках. Прозрачный контейнер из аэрогеля с голубым логотипом «Касл». Он откинул крышку и показал мне содержимое — два небольших диска из тонкого белого материала.
— Это нейродетекторы — они на шаг впереди стирающих память капсул и стимулирующих разрядов. Помогают справиться с психологическими травмами, не нанося вреда памяти и психике. Контролируют и регулируют деятельность мозга посредством электромагнетизма. В данный момент твои мозговые волны находятся в процессе бесконтрольного колебания, — произнес он с улыбкой. — Это устройство утихомирит бурное море беспокойных мыслей и превратит его в безмятежное озеро.
Дядя Алекс прижал детекторы к моим вискам.