Эхопраксия
Шрифт:
– Я знаю.
– И проблем с едой или кислородом у нас нет ведь все погибли и…
– Я знаю, твою мать, – рявкнул Брюкс и удивился, когда Сенгупта тут же замолчала.
Какое-то время она ничего не говорила, а когда открыла рот, Дэн не смог разобрать слов.
– Что ты сказала?
– Ты с ним там разговаривал, – промямлила она. – Я знаю об этом но ничего бы не изменилось даже если бы мы оставили камбуз сам Мур сейчас другой. Он просто сидит в форпике и просматривает свои сигналы снова и снова как будто и не уходил с «Икара»…
– Он потерял сына, – сказал Брюкс. – Это его изменило. Конечно, это его изменило.
– О
Отговорок не осталось. Дел тоже.
Он зашел в Центральный узел и взмыл в небеса, проникнув во внутренности с той стороны: шипящие бронхи, позвоночники крест-накрест, прямоугольные кишки. Дэн двигался как старик: с невесомостью, остаточным параличом и скафандром, который он нарыл в грузовом шлюзе, Брюкс постиг новые вершины неуклюжести. Краска вокруг стыковочного узла заливала окружающую топографию привычным рассеянным светом.
«Вот куда ушли все тени, – понял Брюкс. – Любой другой уголок „Венца“ теперь освещен как бассейн: трюм не в доступе, логово Валери отрезали. Теням на борту не оставили ни единого шанса. Больше им некуда идти…»
– С возвращением в мир живых.
Мур медленно вращался на стропилах, сразу за переборкой шлюза. Морщины на лице, руки и ноги то выплывали, то скрывались в темноте.
– Так теперь выглядит мир живых? – спросил Брюкс.
– Это зал ожидания.
Дэн, кажется, заметил улыбку. Он пролетел через весь отсек и взял сварочный аппарат с полки инструментов: проверил заряд, оценил вес. Мур следил за ним на расстоянии, пряча лицо в тени.
– Э, Джим. Насчет…
– Вражеская территория. Ничего нельзя было поделать.
– Это да. – Пятая часть энергоснабжения Земли под контролем разумной слизистой плесени из далекого космоса. Дэн не завидовал решению при таком раскладе затрат и результатов. – Но последствия…
Мур отвернулся:
– Они справятся.
Возможно, он был прав. Огнепад замедлил безрассудную гонку Земли за космической антиматерией; во Вселенной, где богоподобные инопланетяне появлялись и исчезали по собственной воле, энергокабель, растянувшийся на сто пятьдесят миллионов километров, казался слишком уязвимым. На самой планете существовали запасные варианты: термоядерные станции, форсированный фотосинтез и геотермальные шипы, загнанные глубоко под поверхность Земли, чтобы перехватить жар, еще оставшийся с момента космического творения. Пояса затянут, какая-то часть людей умрет, но мир выкарабкается. Все выкарабкаются: и нищие, и богатые, и испорченные ненасытные поколения с их игрушками и жадными до энергии виртуальными мирами. По крайней мере у них не кончится воздух. Они не замерзнут до смерти в бесконечных и бесплодных пустынях среди звезд.
Ибо Мур так любил этот мир, что отдал за него своего единорожденного сына. Дважды.
– В любом случае, – добавил Мур, – скоро узнаем.
Брюкс пожевал губу:
– И как скоро, если быть точным?
– Можем добраться до дома через пару недель, – равнодушно ответил полковник. – Спроси Сенгупту.
– Пару… но путь сюда занял…
– Мы использовала анкат [25] вполсилы и держали двигатели на абсолютном минимуме. А сейчас летим на чистейшей антиматерии,
25
Анкат – термоядерный реактивный двигатель, использующий антивещество в качестве катализатора реакции ядерного синтеза.
«Или где-то посредине», – подумал Брюкс.
Он окинул взглядом отсек. Мур медленно вращался в свете и тенях, смотря на Дэна. В этот раз он точно улыбался. Загадочно.
– Ты не беспокойся, – сказал он.
– О чем?
– Мы не летим к облаку Оорта. Я не тащу вас на бессмысленный и отчаянный поиск моего мертвого сына.
– Я… Джим, я не хотел…
– Нет нужды. Мой сын жив.
«Может, был жив – шесть месяцев назад. Или даже сейчас жив. Думаю, и такое возможно. Но через шесть месяцев он умрет. Поток телематерии пропал, и теперь „Тезей“ замерзнет во тьме.
Ты бросил их на произвол судьбы…»
– Джим…
– Мой сын жив, – повторил Мур. – И он возвращается домой.
Брюкс какое-то время молчал, но наконец спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
Дэн толкнул сварочный аппарат из одной руки в другую, почувствовал плотную реальность массы и инерции снаружи, хрупкость больного тела внутри.
– Хорошо, я должен взять несколько образцов…
– Бери. Сенгупта и ее слизистая плесень-захватчик.
– Надо проверить – хуже не будет.
– Разумеется, нет. – Мур легко протянул руку и зацепился за нерабочую лестницу. – Я так понимаю, скафандр на тебе в качестве презерватива.
– Нет смысла рисковать, – Брюкс смотрел на полковника в желтовато-бумажном комбинезоне и на то, как его голая рука сомкнулась на непроверенной территории.
– Шлема нет, – заметил Мур.
– Так мне в открытый космос не надо.
Если Порция функционировала при температуре окружающей среды, то она не сможет получить от переборки достаточно джоулей, чтобы в срочном порядке отрастить псевдоподии. К тому же Брюкс и так чувствовал себя довольно глупо.
Под озадаченным взглядом Мура он расположился сбоку от люка и поставил луч на короткий фокус. По краям отверстия смарткраска заискрила и покрылась пузырями. Никто не закричал, не отпрянул. Из металла не полезли щупальца в лихорадочных попытках самообороны. Брюкс соскоблил образец с периферии ожога. Еще один – с нетронутой поверхности в паре сантиметров от него. Потом он стал методично двигаться по краю люка и брать образцы примерно с каждых сорока сантиметров.
– Меня тоже будешь проверять? – поинтересовался Мур из-за спины.
«Должен бы».
– Думаю, пока в этом нет необходимости.
Полковник бесстрастно кивнул:
– Хорошо. Если передумаешь, знаешь, где меня найти.
Брюкс улыбнулся.
«Хотел бы я знать, мой друг, очень хотел бы. Но понятия не имею».
С форпика – в Центральный узел.
«По крайней мере тут все как прежде. Хотя, возможно, я прямо сейчас смотрю на чужую облицовку. Или даже кожу».
Через экватор, от застывшего севера к вращающемуся югу, стараясь не касаться решетки по пути.