Эхопраксия
Шрифт:
Возможно, Двухпалатники, формируя сингулярность, создали первый слой подшипников в коробке. Заложили основы будущего. Вероятно, для них это был переломный момент, первое опыление атомами на полу конденсатора. Отсюда человечество разойдется по времени и пространству детерминистским каскадом, предназначенным отменить содеянное вирусным Богом. Устранить местные предписания и законы. Упразднить антропный принцип. На таких скромных основах, нежных, как бабочка, процесс мог длиться миллиарды лет, но, в конце концов, жизнь имела шанс вырваться вверх, за пределы Планка.
Как
Существовали, конечно, и другие игроки, другие планы. Вампиры, например: самые умные из эгоистичных генов. Они предпочли бы, чтобы их человеческая добыча не менялась: осталась медленной и безголовой; с разумом, притупленным неуклюжей узостью сознания. Но, возможно, на востоке вставала еще одна фракция – любой из чудовищных подвидов, на которые успело расколоться человечество: меммозги, мультиядерщики, зомби или «китайские комнаты». Даже супраразумные ИскИны Роны. У всех были свои причины и свой смысл для войны – или они так думали.
Факт того, что все их действия, казалось, служили целям чего-то еще, некой огромной распределенной сети, неуклюже бредущей к Вифлеему… возможно, был лишь совпадением. Вероятно, мы на самом деле действуем, руководствуясь тем, во что верим. Возможно, нет никаких скрытых планов и все на поверхности, ярко освещенное, разноцветное и без всяких оттенков. Может, Дэниэл Брюкс, Ракши Сенгупта и Джим Мур, горящие жаждой искупления, случайно оказались в добела раскаленном излучении солнечной орбиты и в своей одержимости сами ринулись туда, куда боялись ангелы ступить.
Возможно, на каком-то уровне именно Дэниэл Брюкс сам лично убил своего последнего и единственного друга…
Он подумал о Муре, и тот сразу оказался у него в голове, давая мудрые советы. Рона напомнила: «Думай как биолог», – и Брюкс увидел свою ошибку: он слышал про Ангелов Астероидов и видел небесных созданий, но не земных. Видел мертвые камни, вращающиеся в темноте, но не вымерших иглокожих, которые некогда ползали в приливных зонах планеты. Asteroidae – морские звезды. В буквальном смысле безмозглые создания, которые, тем не менее, двигались с целью и даже своеобразной разумностью. Не самая худшая метафора для захватчика с «Икара» и для того, что сейчас происходило по ту сторону пустыни…
Были и другие голоса – Валери, Ракши – некоторые он так и не узнал. Иногда они спорили между собой, а его включали в прения, лишь спохватившись. Они говорили ему, что он становится шизофреником, что они – лишь его собственные мысли, блуждающие без привязи в постепенно распадающемся мозге. Они со страхом шептали о чем-то, что притаилось в подвале; о чем-то, принесенном с Солнца, и что оно там грохочет по полу, и теперь все дружно бегут наверх. Брюкс вспомнил, как Мур срезал опухоли с его тела, почувствовал, как друг перед его мысленным оком грустно качает головой: «Прости, Дэниэл… кажется, я справился не со всеми…»
Иногда Брюкс лежал поздно ночью и, стиснув зубы, с огромным усилием, только силой сознательной воли, пытался отменить медленную постепенную перепайку среднего мозга. Тварь из подвала приходила к нему
– Я буду с тобой сражаться, – вслух произнес Брюкс.
«Разумеется, будешь. Ты для этого и нужен. Это все, для чего ты нужен. Вы постоянно треплетесь о слепых часовщиках и чуде эволюции, но настолько тупы, что не понимаете, как быстро все произошло бы, если бы вы просто исчезли. Вы – дарвиновское ископаемое в ламаркианской эпохе. Ты хоть видишь, как мы дико устали тащить вас за собой? Ведь вы все брыкаетесь и орете, слишком глупы, чтобы понять разницу между успехом и самоубийством».
– Я видел огни. Люди не сдаются без боя.
«Там меня нет. Там только вы, ребята, нагоняете реальность».
Борьба была тяжелой. Сознание и в лучшие времена не обладало верховной властью: «Я» было лишь блокнотом, моментальным снимком запомнившегося настоящего. Может, Брюкс и не слышал голосов, но они всегда сидели в глубине мозга, спрятавшись, таскали грузы, отправляли отчеты глупому человечку, приписывающему себе все заслуги. Безумному гомункулу, который пытался понять слуг, оказавшихся намного умнее его.
Рано или поздно они сочтут, что такой хозяин им больше не нужен. Это всегда было лишь вопросом времени.
Брюкс больше не искал ответы среди руин – теперь он рыскал по всей пустыне. Распадались даже чувства: каждый восход солнца казался бледнее предыдущего, каждый порыв ветра ощущался на коже все слабее. Дэн порезался, только чтобы почувствовать себя живым: кровь полилась, как вода. Нарочно сломал палец, но вместо боли услышал тихую музыку. Голоса не оставляли в покое, говорили, что есть, и он совал камни в рот: перестал отличать булыжники от хлеба.
Однажды Брюкс набрел на мумию, иссыхающую в пустынном воздухе: бок трупа порвали падальщики, вокруг головы реял нимб из мух. Дэн был уверен, что оставил Валери в другом месте. Ему даже почудилось легкое движение: вампирские нервы все еще дергались, сражаясь с осквернением собственного тела. От чувства вины к горлу Брюкса подступила кислота.
«Ты убила ее», – сказал Дэн твари внутри.
«И только поэтому ты еще жив. Я – твое спасение».
Ты – паразит.
«Да ну? Я плачу ренту. Провожу ремонт. Я только начала, а эта система уже заработала так быстро, что смогла обхитрить вампиршу. А ты чем занимался всю свою жизнь? Всасывал глюкозу? Ковырял в пупке?»
И что ты тогда такое?
«Манна небесная. Клякса Роршаха. Монахи взглянули на меня и увидели руку Господа, вампиры – конец одиночества. А что видишь ты, малыш Дэнни?»
Он видел ловушку, дистанционно управляемый аппарат. Видел, как на него смотрит какая-то другая сингулярность. Видел, как дергается тело Валери у его ног. Что бы ни осталось от Дэниэла Брюкса, оно вспомнило ее последние слова, сказанные сразу после того, как она сделала ему биопсию, оказавшуюся вовсе не биопсией: «Разве плохо будет, если мы сможем поладить друг с другом?»