Екатерина II без ретуши

Фадеева А. Р.

По сведениям, сообщенным графом Алексеем Орловым, которые, быть может, ради определения ранга были составлены в слишком выгодном смысле, отец их, Григорий Орлов, занимал в царствование Петра I почти место подполковника стрелецкого войска; будучи 53 лет, он женился на девице Зиновьевой, девушке 16 лет, и прижил с ней девять сыновей. Четверо из них умерли, вероятно, детьми; но пятеро хорошо нам известны. Они носили имена: Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира.

Три старших брата, из которых Григорий был вторым, вступили в Шляхетский кадетский корпус, где получили очень хорошее военное образование и особенно изучили главнейшие иностранные языки – немецкий и французский. Из корпуса Григорий вышел в гвардейский пехотный полк, но вскоре, вероятно по собственному желанию, был переведен в артиллерию. Он был красивейший мужчина, и это преимущество содействовало ему в приобретении места адъютанта при генерал-фельдцейхмейстере. В это время, вследствие открывшейся его связи с одной дамой, он имел неприятности и уже почти лишился было свободы, но это прошло ему пока благополучно. Григорий и его три брата, так как к ним присоединился уже и Федор, жили в полном согласии. Они продали довольно порядочное имение своего отца и проживали

капитал, вращаясь всегда в веселом, но неизысканном обществе, ведя карточную игру и своими выходками заставляя говорить о себе и при дворе, и в городе. Благодаря такому образу жизни состояние их было прожито и на место его явились долги. Так как они скоро потеряли кредит, то положение четырех братьев стало довольно опасным, но их спасали ум и счастливая карточная игра.

Казимир Феликсович Валишевский (1849–1935), польский историк, писатель и публицист. Из книги «Вокруг трона. Екатерина II»:

9 октября 1762 г. барон де Бретель, французский посланник, докладывал из Петербурга своему министру, герцогу Шуазелю: «Не знаю, ваша светлость, к чему поведет переписка царицы с г. Понятовским, но, кажется, уже нет сомнения в том, что она дала ему преемника в лице г-на Орлова, возведенного в графское достоинство в день коронации… Это очень красивый мужчина. Он уже несколько лет был влюблен в царицу, и я помню, как однажды она назвала мне его смешным и сообщила о его несообразном чувстве. Впрочем, по слухам, он очень глуп. Так как он говорит только по-русски, то мне теперь еще трудно судить об этом. Определение „глупый“ вообще довольно часто приложимо к окружающим царицу; и хотя она, по-видимому, вполне мирится с этим, однако, мне кажется, есть основание предвидеть, что она удалит большинство окружающих ее. До сих пор она жила только с заговорщиками, которые, почти за единственным исключением Панина и гетмана (Разумовского), все бедняки, бывшие поручики или капитаны, и вообще сброд: таких можно встретить во всех городских притонах…»

Из «Истории и анекдотов революции в России в 1762 году» Клода Карломана Рюльера:

Орлов скоро обратил на себя всеобщее внимание. Между императрицей и сим дотоле неизвестным человеком оказалась та нежная короткость, которая была следствием давнишней связи. Двор был в крайнем удивлении. Вельможи, из которых многие почитали несомненными права свои на сердце государыни, не понимали, как, несмотря даже на его неизвестность, сей соперник скрывался от их проницательности, и с жесточайшею досадою видели, что они трудились только для его возвышения. Не знаю почему: по своей дерзости, в намерении заставить молчать своих соперников или по согласию с своею любезною, дабы оправдать то великое, которое она ему предназначала, он осмелился однажды ей сказать в публичном обеде, что он самовластный повелитель гвардии и может лишить ее престола, стоит только ему захотеть. Все зрители за сие оскорбились, некоторые отвечали с негодованием, но столь жадные служители были худые придворные; они исчезли, и честолюбие Орлова не знало никаких пределов.

Из книги «Вокруг трона. Екатерина II» Казимира Феликсовича Валишевского:

Григорию Орлову, хваставшемуся однажды своим личным влиянием в гвардии, вдруг вздумалось в присутствии государыни объявить, что ему было бы достаточно месяца, чтобы свергнуть ее с престола.

– Может быть, мой друг, – сказал Разумовский, – но за то и недели не прошло бы, как мы бы тебя вздернули.

Джон Бёкингхэмшир, английский посланник при дворе Екатерины II. Из «Секретных мемуаров, относящихся к кабинету в Санкт-Петербурге»:

Орловых пятеро, но старший из них (Иван Григорьевич) уклоняется от занятий видной роли, а младший (Федор), которому не больше девятнадцати лет от роду, находится за границей. Старший из остальных трех братьев, Григорий, состоит любимцем своей императрицы и первым человеком в русском царстве, насколько он поставлен в это положение сделанным ему императрицею отличием. Она от души желает видеть его великим, чтобы личное пристрастие ее к нему могло быть оправдано одобрением публики. Он не располагает преимуществами хорошего воспитания, но, если оставить это без внимания, не роняет себя в разговоре об обыденных предметах. Судя по тому, что было случайно высказано им в частном разговоре со мною, он считает искусства, науки и производство изящных вещей вредным для большой и могущественной страны, находя, что они расслабляют ум и тело людей: он считает за лучшее оказывать содействие только земледелию и производству предметов необходимости, которые могли бы быть вывозимы в необработанном виде. Англичан он любит, так как считает их народом откровенным и мужественным, особенно на основании слышанных им рассказов о цирке Браутона, представления которого вполне соответствуют вкусам его семьи. Раз он предлагал взять на себя устройство кулачного состязания в Москве, на котором намеревалась было присутствовать и императрица, пока ей не сказали, как серьезно относятся к боксу англичане.

Александр Густавович Брикнер (1834–1896), русский историк немецкого происхождения, профессор кафедры истории Дерптского университета. Из монографии «История Екатерины Второй»:

Екатерина не находила слов, расхваливая красоту, ум, познания, доблесть своего любимца. Так, например, она заметила об Орлове: «Природа избаловала его: ему всего труднее заставить себя учиться, и до тридцати лет ничто не могло принудить его к тому. При этом нельзя не удивляться, как много он знает: его природная проницательность так велика, что, слыша в первый раз о каком-нибудь предмете, он в минуту схватывает всю его суть и далеко оставляет за собою того, кто с ним говорит».

Из «Секретных мемуаров, относящихся к кабинету в Санкт-Петербурге» Джона Бёкингхэмшира:

Этот

третий брат, Алексей, – великан ростом и силой (самый меньший из этих трех братьев имеет рост в шесть футов). Он говорит по-немецки, но не знает по-французски и – может быть, потому, что сознает свое менее важное значение, – более общителен и доступен, чем старший брат. Относительно того, которые из них обоих выше по уму, мнения расходятся, но спорить об этом – значит спорить о пустяках: обоих надо считать за молодых офицеров, получивших воспитание как бы в Ковент-Гардене, кофейнях, трактирах и за бильярдом. Храбрые до крайности, они всегда считались, скорее, людьми смирными, чем склонными к ссорам. При своем неожиданном возвышении они не забыли своих старых знакомств и вообще обладают большою долей того беспринципного добродушия, которое располагает людей оказывать другим небольшие услуги без ущерба и хлопот для себя, и хотя они способны на самые отчаянные затеи, когда дело идет о чем-нибудь очень важном, однако отнюдь не станут творить зла ради самого зла. Они ничуть не мстительны и не стремятся вредить даже тем, кого не без причины считают своими врагами. В продолжение опалы генерала Чернышева они были самыми горячими ходатаями за него, хотя не могли сомневаться в его враждебности к ним. Однако всякий, кто попытался бы добиваться привязанности императрицы, подвергся бы большой опасности, если бы не стал действовать с величайшею осмотрительностью; ему надо было бы озаботиться тем, чтобы минута одержанного им успеха совпала с минутой настолько сильной опалы Орловых, при которой они были бы уже не в силах коснуться его. Не очень давно некий молодой человек хорошего круга, внешностью и манерой своей сильно располагавший в свою пользу, обратил на себя особенное внимание императрицы. Некоторые из друзей Панина, бывшие также и его друзьями, поощряли его добиваться цели. На первых порах он последовал было их совету, но вскоре пренебрег блестящею участью, которая, казалось, открывалась перед ним. Было довольно естественно предположить, что такая непоследовательность в его поступках вызвана была его любовью к одной даме, с которою он жил в тесной связи еще с той поры, когда при отсутствии корыстных видов любовь и обладание составляют все на свете; но потом он сознался по секрету близкому родственнику, что он побоялся угроз, высказанных Орловыми по адресу всякого, кто вздумает заместить их брата, и не имел достаточно честолюбия, чтобы рискнуть жизнью в своей попытке.

Из книги «Русские избранники» Георга Адольфа Вильгельма фон Гельбига:

Алексей, третий из братьев Орловых, получил одинаковое воспитание с обоими старшими братьями и стал потом также унтер-офицером в гвардии. Он показывал полное согласие с мнениями всех своих братьев, но, кажется, имел все-таки большее пристрастие к Григорию, чем к другим. Впрочем, Алексей разделял с братьями все их юношеские дебоши, из которых один отпечатал на его лице знак, оставшийся навсегда. В доме виноторговца Юберкампфа, в Большой Миллионной улице, в Петербурге, Алексей Григорьевич Орлов, бывший тогда только сержантом гвардии, затеял серьезную ссору с простым лейб-кампанцем Шванвичем. Орлов хотел уже удалиться, но был им преследуем, настигнут на улице и избит. Удар пришелся по левой стороне рта. Раненый Алексей был тотчас же отнесен к знаменитому врачу Каав-Бергаве (лейб-медик великого князя Петра, был племянником всемирно известного Бергаве, фамилию которого он принял) и там перевязан. Когда он вылечился, все еще оставался рубец, отчего он и получил прозвание «Орлов со шрамом».

Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790), русский историк, публицист. Из книги «О повреждении нравов в России»:

Алексей и Федор Григорьевичи Орловы славились своей силою. В Петербурге только один человек кичился, что сильнее их: это был Шванвич (отец того Шванвича, который пристал к Пугачеву и сочинял для него немецкие указы). Он мог сладить с каждым из них порознь – но вдвоем Орловы брали над ним верх. Разумеется, они часто сталкивались друг с другом; когда случалось, что Шванвичу попадал один из Орловых, то он бил Орлова, когда попадались оба брата – то они били Шванвича. Чтобы избежать таких напрасных драк, они заключили между собой условие, по которому один Орлов должен был уступать Шванвичу и, где бы ни попался ему, повиноваться беспрекословно, двое же Орловых берут верх над Шванвичем, и он должен покоряться им так же беспрекословно. Шванвич встретил однажды Федора Орлова в трактире и в силу условия завладел бильярдом, вином и бывшими с Орловым женщинами. Он, однако ж, недолго пользовался своей добычей, вскоре пришел в трактир к брату Алексей Орлов, и Шванвич должен был в свою очередь уступить бильярд, вино и женщин. Опьянелый Шванвич хотел было противиться, но Орловы вытолкали его из трактира. Взбешенный этим, он спрятался за воротами и стал ждать своих противников. Когда Алексей Орлов вышел, Шванвич разрубил ему палашом щеку и ушел. Орлов упал; удар, нанесенный нетвердою рукой, не был смертелен, и Орлов отделался продолжительною болезнью и шрамом на щеках. Это было незадолго до 1762 г. Орловы возвысились и могли бы погубить Шванвича, – но они не захотели мстить ему; он был назначен Кронштадтским комендантом, и стараниями Орлова смягчен был приговор над его сыном, судившимся за участие в Пугачевском бунте.

Из «Секретных мемуаров, относящихся к кабинету в Санкт-Петербурге» Джона Бёкингхэмшира:

Самый младший из находящихся в России братьев, Федор, составляет гордость и украшение семьи. Если бы какая-нибудь путешественница захотела описать его наружность, она сказала бы, что в нем черты Аполлона Бельведерского сочетались с мускулами Геркулеса Фарнезе. Речь его легка и свободна, манеры приятны. В настоящее время он может лишь мало разговаривать с иностранцами, потому что с трудом объясняется по-французски. Императрица дала ему должность, и он, говорят, проявляет усердие и ум. В то время когда для братьев его сказались последствия их личных достоинств и услуг, он был еще слишком молод, чтобы чему-нибудь научиться, но со временем он может оказаться годным для высших должностей и затем оказать, в пору упадка, поддержку братьям, счастливые начинания которых возвели его наверх.