Екатерина Ивановна Нелидова. Очерк из истории императора Павла

Шумигорский Евгений Севастьянович

Гатчинский замок и его сад в конце XVIII в.

Все это, однако, невольно вызывает удивление: с одной стороны — Нелидова, с другой — Кутайсов, Плещеевы и сама Мария Феодоровна, уже сближавшаяся с Нелидовой и радовавшаяся этому сближению… Чем объяснить эту внезапную перемену «дворской политики»?

Хроника придворных интриг XVIII века отличается такою запутанностью и сложностью отношений действующих лиц, что на расстоянии столетнего промежутка времени, обладая массой рукописных данных, предполагавшихся быть уничтоженными, мы можем лишь постепенно открывать тайные пружины событий, имевших важное значение в русской истории; во всяком случае, многие из этих событий мы знаем и понимаем теперь гораздо яснее и всестороннее, чем судили о них современники, взятые каждый в отдельности. Можно с уверенностью сказать что, сама Нелидова, в момент окончательного удаления своего от великокняжеского двора, не вполне понимала свое положение. Несомненно, что Кутайсов давно уже подкапывался под влияние всемогущей, казалось, фаворитки, которой минуло уже 37 лет, и старался обратить внимание Павла на другую, более молодую девушку, но несомненно также и то, что фавор Плещеевой был бы для Марии Феодоровны еще более тяжел, чем фавор Нелидовой, и поэтому участие великой княгини в совместных действиях супругов Плещеевых по отношению к Павлу, а равно усиление доверия к ней цесаревича, нужно объяснять другими причинами. И действительно, сама Нелидова дает ключ к разгадке неудовольствия на нее Павла, говоря, что ее сделали подозрительною в его глазах ее усилия примирить его с матерью.

Теперь уже доказано, что в июне 1796 года, тотчас после рождения великого князя Николая Павловича Екатерина предложила Марии Феодоровне подписать акт устранявший Павла от престола в пользу Александра Павловича, и крайне раздражена была ее отказом [82] , в сентябре того же года вынудила у Александра

притворное согласие на устранение отца от престолонаследия, несмотря на отказ Марии Феодоровны [83] . Но прежде чем обратиться к своей невестке, Екатерина должна была предварительно вступить в переговоры по этому поводу с самим Александром, который, при известной своей уклончивости, быть может, обусловил свое согласие на план бабушки именно одобрением матери о чем и сообщил ей своевременно, по всей вероятности, переговоры эти происходили в скором времени после свадьбы Александра, в сентябре 1795 года, так как императрица еще в 1792 году мечтала о коронации Александра именно после его свадьбы [84] . Мария Феодоровна и Александр Павлович, не желая раздражать императрицу, действовали уклончиво, следуя заранее составленному ими плану. Но, зная характер своего супруга, Мария Феодоровна не считала, конечно, удобным передавать ему в точности все, происходившее между Александром и императрицей [85] , а пользуясь содействием Протасова и Плещеева, старалась примирить Павла Петровича с его старшим сыном, который для успокоения подозрительности отца, признал его императором, даже при жизни бабушки [86] . Лишь после этого Павел, вероятно, получил от своей супруги некоторые более положительные сведения о намерении Екатерины лишить его престолонаследия и заключить в замок Лоде, о чем ходили слухи. Посредниками при переговорах Марии Феодоровны с Александром были Плещеевы [87] , и они же, совместно с Марией Феодоровной, руководители действиями и Павла Петровича, который не мог не признать преданности к себе как Плещеевых, так и своей супруги. Этим объясняются постоянные совещания и беседы этих четырех лиц, — беседы, на которые так горько жаловалась Нелидова, и в которых она не могла принимать участия, так как Мария Феодоровна, очевидно, боялась доверить ей тайну, касающуюся будущности всей ее семьи. Напротив, стараясь примирить Павла с матерью, Нелидова только вооружала против себя великого князя, который уже знал о замыслах Екатерины и лучше, чем когда-либо, сознавал невозможность примирения: естественно было ему заподозрить, как писала о том сама Нелидова, что она была в сообщничестве с его врагами, являлась бессознательным их орудием… Действия Марии Феодоровны, отнесшейся к удалению Нелидовой с видимым удовольствием и ничем не проявившей участия к ее судьбе, объясняются чувством радости при возврате к ней доверия Павла и надеждою, что доверие это и дружбу своего супруга она сумеет удержать навсегда: очевидно, что великая княгиня, в оценке характера супруга, поддавалась минутному влиянию своих впечатлений, весьма многое позабывши. В сущности, Павел остался верен самому себе: скоро ему наскучили и прекрасные «проповеди» Плещеева, и общество Натальи Федотовны, и сентиментальная методичность великой княгини, и он вновь почувствовал потребность в живой, умной беседе Нелидовой, в ее резких, но сердечных и всегда искренних отзывах и суждениях.

82

Сборник И.Р.И.О., ХСІІІ, 9 | 10, примечание.

83

Шумигорский I. 434–435, примечание.

84

Сборник И.Р.И.О., XXIII, 574.

85

Сборник И.Р.И.О, XCVIII, 10, примечание.

86

Шумигорский, I, 436, примечание. — Шильдер. «Император Александр Первый» I, 130–131.

87

Доказательством этих сношений может служит следующее письмо Марии Феодоровны, находящееся в бумагах Плещеева; «Je ne pourrai vous voir que ce soir tard. Ainsi, mon enfant, dites par quelques mots ce qui vous arrive de nouveau. Tener vous an nom de Dieu au plan arr'et'e, pu eourage et de la fermet'e, mon eufant. Dieu n’abandonne l’innocence et la vertue. Barthaume vous enverra ceci de chez lui, comme une lettre vous est arriv`e de la Gr"avenitz, et vous repondez moi en mettant sur le couvert l‘adresse `a mad. de Gr"avenitz, et envoyer la `a Berthaume chez lui. Brulez mes billetb, je brule les v^otres». Г-жа Гревениц — урожденная княжна Воронецкая, бывшая фрейлина Марии Феодоровны и вышедшая замуж за Гревеница, виртембергского офицера, поступившего под покровительством Марии Феодоровны, в русскую службу. Бертом был доверенным камердинером великой княгини.

Уже в октябре 1796 года, после неудачного сватовства великой княжны Александры Павловны, написал он Нелидовой письмо, в котором приглашал ее посетить Гатчину, но получил от нее отказ.

«Я объяснила ему, — писала она Куракину, — деликатно, но со всею прямотою честного сердца, которое никого не хочет держать в зависимости, что решение мое непоколебимо. Пусть он примирится с ним раз навсегда, я надеюсь на это! Пусть он встретит нового друга, который мог бы предложить ему сердце, подобное моему в отношении в нему! Его счастье будет всегда одним из предметов самых горячих моих молитв, но это все, чем я могу и хочу ему содействовать. Почему вы хотите, чтобы я виделась с ним? Встреча с ним возбудила бы во мне только неприятные чувства, которые он должен бы был желать потушить, если бы имел самое маленькое уважение к моим чувствам к нему: если бы какие-либо непредвиденные обстоятельства заставили меня с ним встретиться, он не нашел бы во мне того, что, быть может, надеется найти… Думаете ли вы, что он не сознавал, не предвидел всего того, что я должна бы чувствовать, когда он предавался всем своим сумасбродствам, как человек без сердца? Если бы это была только несдержанность, быть может, я могла бы возвратиться к нему. Но в его поступках проявилась низость (la bassesse), предательство. Он унизился в моих глазах и в глазах всех тех, которые не находили своей выгоды в его дурачествах, в его недостойных выходках, на которые я до того времени считала его неспособным. Его угрызения совести, как бы искренни они ни были, не очистят его в моих глазах и не заставят меня уступить или забыть, на что он при случае бывает способен, и хотя бы я даже была уверена, что я не буду более подвержена какой-либо опасности, но впечатление уже произведено и не может изгладиться. Пусть все то, что я вам говорю сейчас, не повлияет на ваше сердце и не удалит вас от того, кто только в вас имеет истинного друга! У вас нет причин, ради которых я должна была отказаться от его дружбы, и пусть Господь сделает его способным ценить вас всегда! Вы этот момент я получила целую кучу извинений и оправданий (от Павла), которые прервали мою беседу с вами и я снова повторяю вам, что все это только усиливает мое отвращение. Ах, дорогой князь, не говорите мне ничего в пользу вашего друга: я могу чувствовать наклонность только к благородному сердцу, и все поступки, ему чуждые, внушают мне непреодолимое отвращение» [88] — Письмо это написано было Нелидовой из Смольного 1-го ноября, за четыре дня до апоплексического удара прервавшего жизнь ее благодетельницы, императрицы Екатерины. 6-го ноября, опальный великий князь Павел Петрович, «неблагородный» друг Нелидовой, стал русским самодержцем, и вслед затем никому ненужная отшельница-смольнянка явилась кумиром двора и властительницей дум нового императора.

88

Correspondance, 292–294.

V

Воцарение императора Павла. — Первые его действия. — Письмо Нелидовой к Павлу. — Милости Павла к Нелидовой. — Сближение с нею императрицы Марии Феодоровны. — Характеристика влияния Нелидовой на образ действий Павла Петровича. — Заступничество Нелидовой за опальных.

Воцарение императора Павла Петровича сопровождалось беспощадною и быстрою ломкой порядков, существовавших при Екатерине, и заменой их новыми. Устраняемый в царствование Екатерины от всякого участия в делах правления, Павел привык скептически относиться к деятельности державной своей матери, видел в положении дел одни лишь дурные стороны и в тиши опальной своей жизни выработал себе до мельчайших подробностей новую правительственную программу, осуществить которую он намеревался по восшествии своем на престол. Сделавшись императором лишь на 42-м году своего возраста, Павел точно боялся, что не успеет совершить всех задуманных им перемен: каждый почти день его правления приносил с собою свои крупные новости, и, казалось, скоро вся жизнь России должна была получить иное направление. В сферах, ближайших к престолу: военной и придворной, перемены начались сразу. Не прошло и месяца, как екатерининская гвардия превратилась уже в гатчинскую, над которой прежде так усердно смеялись, а екатерининские вельможи уступили свои места гатчинским придворным, не смевшим зачастую даже появляться при большом дворе: братья Куракины, Плещеев, Донауров, Ростопчин, Кушелев, Аракчеев и др. были призваны занять высшие должности в империи, составляя ближайший к престолу кружок лиц, на преданность и усердие которых особенно полагался Павел. Тем чувствительнее было для него отсутствие Нелидовой, которая несмотря на свои 38 лет и восьмимесячное пребывания в Смольном, сохранила свою власть над его умом и темпераментом: в ней видел он единственного старого друга, умевшего говорить ему правду и отвечать его душевному настроению. Ссора с ней лежала у него на сердце тяжелым камнем, и, только что получив от нее вторичный отказ посетить его в Гатчине, Павел искал средств вновь примириться со старым своим другом. В день кончины, Екатерины, 6 ноября, на рассвете, когда императрица была еще в агонии, Павел нашел время, по рассказу Ростопчина, разговаривать с четверть часа с камер-пажем Нелидовым, «вероятно, замечает Ростопчин, о тетке его Катерине Ивановне» [89] . Камер-паж этот был, впрочем, не племянник

ее, а родной брат, Аркадий.

89

«Последний день императрицы Екатерины II и первый день царствования Павла». «Арх. кн. Воронцова», VIII, 165.

Вслед затем последовало неимоверно быстрое повышение по службе счастливого брата упрямой фрейлины: 7 ноября, в день восшествия Павла на престол, камер-паж Аркадий Нелидов произведен был прямо в майоры, с назначением быть адъютантом при его величестве, а чрез день, 9 ноября, тот же Нелидов, ко всеобщему изумлению, пожалован был подполковником [90] . Никто не мог сомневаться, и всех менее сама сестра, Екатерина Ивановна, ради кого изливались такие милости. Когда именно произошло первое свидание Павла с Нелидовой — указать трудно; но всего вероятнее, что во время печальных церемоний, сопровождавших погребение Екатерины и Петра III. Но еще 23 ноября, накануне именин Нелидовой, Павел прислал ей дорогой подарок, который она, однако, отказалась принять. «Вы знаете, государь, — писала она, — что, ценя по достоинству дружбу, которую вы уже так давно мне оказываете, я умела ценить лишь это чувство, и что ваши дары всегда были мне более тягостны, чем приятны. Позвольте же мне умолять вас не принуждать меня к принятию того подарка, который я осмеливаюсь возвратить вашему величеству. Вы должны быть спокойны на счет чувства, заставляющего меня так действовать, потому что я в то же время с благодарностью принимаю фарфоровые дежене» [91] . Зато, 5 декабря подполковнику Аркадию Нелидову пожаловано было 1000 душ [92] .

90

Высочайшие приказы 1796 г.

91

«Осьмнадцатый Век», III, 424.

92

«Сенатский Архив», I, 23.

Мир между друзьями, таким образом, восстановился, тем более, что о нем стали хлопотать те именно лица, которые прежде радовались удалению Нелидовой: новая императрица Мария Феодоровна и Плещеев, жена которого Наталия Феодоровна, уже перестала пользоваться вниманием Павла Петровича; поставленные лицом к лицу с причудливым нравом, государя, действия которого не ограничивались на этот раз районом Гатчины и Павловска, а распространились на всю империю, приближенные к Павлу лица сознали необходимость по-прежнему вступить в союз с Нелидовой. Для Марии Феодоровны существовала полная возможность завязать с ней постоянные сношения, так как 12 ноября императрица назначена была «начальствовать воспитательным обществом благородных девиц где жила отставная ее фрейлина, — и почти ежедневно посещала это учреждение и начальницу его, Делафон, у которой могла видеться с Нелидовой. В день своего назначения Мария Феодоровна посетила Смольный, увиделась там с Нелидовой и тогда же заключила с ней, после трогательного объяснения дружественный союз уже навсегда [93] . Видимо целью союза было благо императора и империи.

93

12-го ноября 1798 г. Мария Феодоровна писала Нелидовой: «Il у а deux ann`ees aujourd‘hui que vous vintes la premi`ere fois chez moi, chere N'elidow; vous rappellez — vous de tous les d'etails de cette entrevue. Mon coeur se les rappelle tous, mais je ne m’arr`ete que sur la r'eflexion consolante que j‘ai gagn'e ce jour une bonne, tendre et fid`ele amie. Que Dieu a daign'e me la conserver et que mon coeur esf et sera toujours `a elle!» — Chumigorsky: «Lettres de S. M. l‘Imp'eratrice Marie Feodorowna `a m-lle Nelidow», 1, 126.

Первые действия Павла Петровича по его воцарении произвели вообще благоприятное впечатление на общество: забвение старых обид, облегчение народных тягостей и прощение многих осужденных Екатериной невольно привлекали к нему сердца; даже суровости военной службы, вводившиеся Павлом, частью в уродливой форме, и совместительство похорон Екатерины и Петра III объяснялись добрыми свойствами нового государя, любившего порядок и питавшего сыновнее уважение к памяти своего несчастного отца. «Двор и столица, — говорит один из злейших порицателей Павла, Массон, — остолбенели от удивления… Начинали думать, что не знали его характера, и что продолжительная и печальная опала не изменила его совершенно. Все видели себя счастливо обманутыми в своих ожиданиях, и поведение императора заставляло в это время забыть о поведении великого князя [94] . Но приближенные к императору люди, Мария Феодоровна и Плещеев, хорошо знали, что такое положение дел было только затишьем перед бурей, что от Павла, склонного действовать по первому впечатлению, можно было ожидать поступков, которых не всегда можно было предвидеть, тем более остановить. Действительно, занятый преобразованием екатерининской армии по образцам армии Фридриха II, Павел захотел уничтожить и военный орден св. Георгия, установленный Екатериной за военные отличия, и, чтобы яснее выразить свое намерение унизить этот символ славы войск Екатерины, предположил не чествовать его праздника 26 ноября. Очевидно, что усилия Марии Феодоровны и Плещеева удержать Павла от этого шага, который глубоко оскорбил бы всех екатерининских ветеранов, заслуживших этот орден своею кровью на полях сражений, — оказались напрасны, так как они в конце концов должны были обратиться за содействием к Нелидовой, которая, будто бы по собственному почину, написала Павлу красноречивое письмо, умоляя отказаться от своего намерения.

94

Masson: «Memoires secrets», I, 189.

«Узнаете ли вы, — писала она императору в самый день своих именин 24-го ноября, — голос той, которая всегда была другом вашей славы, и отвергнете ли вы ее усердие в обстоятельствах, которые она считает к ней прикосновенными? Я побоялась, что бы то, что я слышала на счет ордена, единственного утешения и награды стольких людей, столько раз проливших кровь свою за отечество, было правдою, и я попросила человека, которому я доверяю, словом — г. Плещеева, заехать ко мне: я хотела через него передать вам мои желания, и сердце мое, кроме того, внушило мне написать к вам. Именем Бога, государь, да не выкажет ваше величество неуважения, да не обнаружите вы пренебрежения к ордену, установленному для того, чтобы награждать усердие и храбрость ваших подданных. Подумайте, государь, о том, что в течение долгого времени этот знак отличия был наградою за пролитую кровь, за члены, истерзанные на службе отечеству! Сжальтесь над столькими несчастными, которые утратили бы все, увидев, что их государь оказывает презрение тому, что составляет их славу, свидетельствуя о их мужестве! Если вы, государь, имеете намерение упразднить этот орден, — вы, переставая возлагать его на ваших подданных, тем самым упраздните его, но до того времени удостойте почета носящих его, становясь при случае во главе их. Ваше величество можете найти разные предлоги, чтобы самому им не украшаться, как например, тот, что вы не успели его заслужить, так как обстоятельства не дали вам к тому случая, при чем вы, умея ценить заслуги тех, которые его носят, все-таки можете поставить в удовольствие доказать им ваше уважение вашим присутствием. Простите меня, государь, если мое усердие нескромно; но пока я буду принимать к сердцу вашу славу, и пока любовь к вам ваших верноподданных будет предметом моих желаний для вас, я буду считать моим долгом раскрывать вам мое сердце на счет всего, что может касаться лично вашего императорского величества. В таких чувствах относительно моего государя считаю я долгом жить и умереть» [95] .

95

«Осьмнадцатый Век», III. 425–426.

Письмо Нелидовой произвело свое действие: Павел уступил старому своему другу в том, в чем не хотел уступить ни Марии Феодоровне, ни Плещееву, а затем 30-го ноября посетил Смольный институт, вместе с Марией Феодоровной, великим князем Александром Павловичем и его супругой Елисаветой Алексеевной [96] . 11-го декабря, накануне дня рождения своей любимицы, Павел, стремясь излить на нее свою щедрость и не смея дарить ей лично, именным указом сенату пожаловал ее матери две тысячи душ крестьян в родном ей Дорогобужском уезде Смоленской губернии [97] . Новая милость императора к родным Нелидовой, как видно, сильно смутила ее, и она писала ему:

96

Камер-фурьерский журнал 1796 г.

97

«Сенатский Архив» 30.

«Ради Бога, государь, позвольте мне просить у вас, как милости, чтобы вы уменьшили этот дар, слишком щедрый, на половину. Моя мать всегда бы сочла за великое и неожиданное для себя богатство тысячу душ, от которых я не смею отказаться за нее, потому что она мне мать. Вы понимаете, государь, все то, что в этих обстоятельствах может связать мне язык. Но смею заверить вас всем тем, что есть для меня священного, что я сочла бы истинным благодеянием, если бы вы имели милость дать ей 500 душ, и моя мать сочла бы себя весьма счастливо и щедро награжденною, между тем как 2000 душ тяготят мою совесть: ни моя мать, ни кто-либо из моих близких еще не служил вам; есть еще время уменьшить ваш дар на половину, и я повергаюсь к вашим стопам, чтобы просить вас об этом; можно сказать, что 2000 душ были выставлены по ошибке: сделайте это, государь, ради Бога, пока на это есть еще время, снимите с моего сердца тяжесть». Благодаря затем Павла за присланный ей лично фарфор, Нелидова заключила свое письмо словами: «я была бы счастлива, если бы у меня не было ни дня рождения, ни именин» [98] . Пожалование матери Нелидовой, конечно, уменьшено не было, а 1-го января 1797 г. Павел Петрович доказал бескорыстно скромной своей любимице, что, кроме дня рождения и именин, существует для раздачи милостей еще и Новый год: в этот день тот же счастливый, очевидно любимый, братец Нелидовой произведен был в полковники, с оставлением в звании флигель-адъютанта [99] .

98

Осьмнадцатый век, III.

99

Высочайшие приказы 1797 г., «Спб, Ведомости», 1797 г., № 2.