Екатерина Великая (Том 2)
Шрифт:
– Милый мальчик… Я хотела бы его видеть скорее у нас… Неужели тебе не жаль держать брата там, среди опасностей? Поди сюда… Ревнуешь? К нему! К ребёнку! Не стыдно? Глупый… Ну, Бог с тобой. Батюшки, даже слёзы проступили на наших красивых глазах. Генерал, это вам вовсе не идёт… Успокойтесь… Всё будет так, как есть. А может быть, ещё лучше… Я осторожно постараюсь напомнить князю. Если начать очень строго, он всё бросит и прискачет сюда. Может быть, ты этого желаешь? Нет? И я тоже… Значит, пошлём ему новые награды… Пообещаем ещё… Только бы действовал поживее, не погружался бы в свою лень и беспутство… Да он не может. У этого человека всё на широкую ногу… И хорошее и плохое…
– Вам ли это говорить, государыня… Столько лет счастливого правления… Победы, успехи, слава… И это – не дело удачи, а дело рук моей государыни, великой Екатерины, достойной наследницы великого Петра.
– А ты – великий льстец и сладкопевец… Тебе бы с Державиным в конкурс вступить… Но я верю, что искренно…
Зубов горячо поцеловал протянутую руку.
– Да, кстати: Державин теперь, я слышала, при тебе… Он хлопочет о своих делах. Перессорился со всеми по службе, где ни сидел, и дела запутал. Как ты ладишь с нашим Пиндаром? [157] Положим, характер у тебя золотой, даже лучше, чем у моего Храповицкого, которому все друзья. Но положения ваши разные… Вот что удивительно. Если и дальше так будет, мне только радоваться остаётся, что Бог послал тебя под конец жизни.
157
Многие поэты XVIII века традиционно сравнивались со знаменитым древнегреческим поэтом, автором похвальных песен и торжественных песнопений, Пиндаром.
– Государыня, не говорите этих печальных слов!
– Пустое, друг мой. Ко всему привыкать следует. Обо всём надо подумать. Потому и желательно, чтобы ты с князем нашим светлейшим в ладу был… И…
Екатерина остановилась.
Осторожная и недоверчивая даже со своими фаворитами, особенно первое время, когда узнавала их, Екатерина не решалась, говорить дальше.
Она чувствовала на себе почтительный, преданный по-собачьи, но словно пронизывающий взгляд маслянистых, красивых глаз Зубова. Но слово сорвалось, и, подняв глаза, Екатерина заговорила:
– Большую тайну открою тебе. У меня и у наиболее опытных в правлении людей явилась мысль, что наследовать по мне надо не цесаревичу… Опасность от того большая для царства и для него самого произойти может. От склонности его к прусской монархии, как то и у покойного мужа было… Помилуй, Господи!.. И от свойств его души, характера пылкого, ненадёжного, словно бы и непорядочного порою. Я знаю всё, конечно, что в Гатчине делается… И жаль мне невестку. Хотя и хитрит она против меня… Да Бог ей простит… С таким мужем ещё не то сделаешь!
Но империя – не жена. Тут иные потребны качества, кроме увенчания… И с надеждой гляжу я и все близкие ко мне на великого князя Александра. Ты ещё мало с делами знаком. Понемногу всё узнаешь. Твоя преданность и явная любовь ко мне даёт на то права. А пока старайся заслужить милость внука… Чтобы он полюбил тебя. Тогда и смерти моей бояться тебе будет нечего… Вот что хотела сказать тебе.
– Матушка, родная моя… Богиня небесная… Зачем это? Не думаю ни о чём, только бы тебя покоить и тешить… А там…
– Вижу. Тем более мне заботиться надлежит о друге прямом и бескорыстном! Только, гляди, не проболтайся до срока. И мне неприятно будет, и себе врагов лишних наживёшь. Говорят, кто знает тайну, тот её и ковал наполовину… Так лучше; ничего ты знать не знаешь, ведать не ведаешь, по русской отговорке… А теперь пойдём,
– Плохой я игрок, государыня. Всё теряю партии. Охота ли вам с таким?
– Нарочно теряешь, я приметила, чтобы мне угодить… Милый друг. Ну, Грибовского позовём. Он там сидит на дежурстве. Дел нет. А ему выиграть ставку всегда приятнее, чем меня потешить. Он уж не станет поддаваться мне… Плут ты этакой… Идём…
Желание чаровать всех, «всем нравиться», как об этом порою говорила сама Екатерина, врождённое ей как женщине и воспитанное потом обстоятельствами, было в ней сильнее других чувств.
Решив совершенно уйти из-под «руки» своего многолетнего друга, ментора, почти «господина», из-под власти Потёмкина, которого многие даже считали законным её супругом, тайно обвенчанным, подобно Разумовскому с Елизаветой, Екатерина тем не менее осыпала героя самыми несомненными знаками внимания. И только делала всё как бы по секрету от других.
Посылая ему бриллиантовый лавровый венок за победы, такую же шпагу и аксельбант в двести тысяч рублей, она оставила Зубова в убеждении, что все вещи стоят не более сорока тысяч рублей.
В марте того же 1790 года светлейший получил назначение, которого в прошлое царствование удостоен был один тайный супруг Елисаветы: князь был пожалован в гетманы целой Малороссии.
Зубов узнал об этом только из ответного благодарственного письма, присланного новым гетманом государыне.
Бледный, взволнованный, явился Зубов к Екатерине. И когда она подтвердила фавориту справедливость известия, нарушил своё обычное, детски-почтительное отношение к нежной покровительнице:
– Значит, справедливы и слухи, что наскучил я… Что мне скоро придётся вернуться в тот же мрак, откуда извлекли на миг лучи ясного солнца… Что светлейший… князь тьмы так очаровал мою государыню, что и после многих лет, на расстоянии тысяч вёрст хранит над ней силу и власть?.. Что же, я жду лишь слова… Пусть умру от горя… Но быть игрушкой ни для кого не желаю… Тем менее для этого выскочки, в ком даже истинной любви не вижу к вашему величеству!.. Одно высокомерие и даже обманы, против вас направляемые, государыня…
– Насчёт обманов потом поговорим, если не с досады ты молвил, друг мой. А прочее всё – вздор. Единым словом успокою тебя. Помнишь нашу беседу последнюю о наследовании трона? Не знаю, откуда, но думается, проведал обо всём мой сыночек сумасбродный. Совсем нос повесил, запечалился. Даже супругу свою меньше тиранить стал… Может, по дурости и на шаг какой решится. Тут нам светлейший особенно и надобен. Изворотлив он на всякие вещи, как никто! Много раз то доказывал и мне, и целому свету… Свои дела порою плохо ведёт. А уж мои никогда. И знает он, поди, что тогда я его особливо отличаю, когда нужда в нём бывает особая… Он даже и говаривал о том… В надежде, конечно, что перенесут и тем меня побудят быть к нему ещё добрее. Хитёр наш князь! Я знаю его. Теперь его обидеть – прямо на Павла толкнуть. А вдвоём они и мне, а стало, и тебе опасны вдвое. Вот пишет князь, что сюда сбирается… Скоро того не будет. Ещё там баталии и дела всякие. Я его позадержу, как смогу… Но если нагрянет, помни: только лаской да угождением можно от него чего-либо добиться. Он – не первый куртизан, которых так много кругом… Все они мною сделаны. Я их могу и в пыль бросить. Князь не таков. Он сам себя с Божьей помощью поднял. И если упадёт, так сам же да по воле Божией… Осторожно надо поступать. Обещаешь ли помнить, что сказала? Видишь, на добро, не на вред тебе это.