Екатерина Великая
Шрифт:
Государыня помахала им рукою и сказала что-то приветливое, ласково улыбнулась очаровательной улыбкой. Старшины и бунчуковые товарищи ловко заехали и стали позади Государыни и её свиты. Полковой строй открылся перед Екатериной Алексеевной. Показались бесконечные ряды казаков в синих черкесках «с вылетами» и откидными рукавами. Сквозь «вылеты» были видны белые бешметы, на головах были черносмушковые шапки с белыми тумаками.
Императрица пошла к строю. Лизогуб ехал сбоку Государыни. Трубы пронзительно трубили, глухо рокотали литавры. Лизогуб докладывал Государыне:
– Лубенский реестровый полк…
– Здравствуйте, молодцы, – приветливо
Тысяча голосов гулко ответила Государыне, и крики «виват» понеслись по полю.
За Лубенским полком показался полк на серых конях, с казаками в синих черкесках с голубыми бешметами и отделкой золотым галуном.
– Нежинский реестровый полк!
Лубенский полк вложил сабли в ножны, повернулся по четыре направо и, загнув левым плечом, рысью пошёл позади фронта нежинцев, чтобы стать на левом фланге парада.
– Черниговский реестровый полк!
Из вылетов чёрных черкесок огнём горели пунцовые бешметы.
Лёгкие вороные лошади с Черноморья, с длинными тонкими шеями грызли удила.
Полки шли за полками.
– Миргородский… Гадяцкий… Переяславский… Прилуцкий… Стародубовский… Киевский… Полтавский…
Добрых пять вёрст пешком шла Государыня вдоль фронта казацких полков. Она раскраснелась, запыхалась, но каждому находила сказать ласковое слово привета; одного полковника похвалила за бравый вид казаков, другому нахвалила исправную одежду, третьему полюбовалась лихими конями и подробно расспросила, откуда их достали казаки. «Не из туретчины ли?..»
Когда дошло до левого фланга, там начался тот же порядок: лубенцы, нежинцы, черниговцы и нижегородцы уже выстроили свой длинный строй.
– Ну, оных я, батюшка, уже видала, – сказала Императрица, платочком утирая лицо. – Не могу больше… Уморилась… Экая силища у тебя войска-то!..
Она сказала, чтобы подали экипажи. Старшины и бунчуковые товарищи расступились, давая место государыниной коляске. Императрица села в неё и пригласила Екатерину Алексеевну сесть рядом с нею, а против них сели Великий Князь и старшина Михаил Скоропадский.
– Ты, батюшка, – сказала Государыня Скоропадскому, – будешь мне показывать и рассказывать, какие ещё дальше у вас полки стоят.
Коляска шагом поехала к городу Глухову, оставляя Есмань в стороне.
За коляской Государыни ехал Лизогуб, по сторонам гарцевали генеральные старшины и бунчуковые товарищи. За Лизогубом шёл Полтавский полк с песельниками впереди.
Маститый старик литаврщик с седыми длинными усами сидел на широкой серой лошади. По сторонам седла были привязаны гулкие, в форме полушарий, медные барабаны, обшитые синим и жёлтым бархатом с серебром – полковые литавры. Бравый черноусый красавец с запылённым тёмною пылью лицом, на котором сверкали белые зубы смелой, задорной улыбки, глядя прямо в глаза Екатерине Алексеевне, завёл песню:
Казав мини батько,Щоб я оженывся…По досвитках не ходив,Та-й не волочився…Ленивый и будто сонный голос казака странным образом владел Екатериной Алексеевной, брал за душу, и
Замер в красивой гармонии, точно мощный орган проиграл в степи.
И опять сонный, медленный, хватающий за сердце голос казака.
А я козак добрыйТа-й не волочуся,Де дивчину чую —Там ночку ночую,А де молодички,Там я и дви нички…Широкое лицо Императрицы расплылось в лукавую улыбку, в больших голубых глазах заблистал искрами-огнями весёлый смех.
– Ваше Величество, что он такое поёт? О чём он?
– Глупости, Катиша, мужские глупости, тебе рано это знать, – по-французски ответила Государыня и стала слушать хор.
Хор пел.
Покиль не женився,Потиль не журився…В Гадяче, в громадных шатрах, ярко освещённых свечами в походных ставцах, вечернее кушанье кушали. Стол был установлен подковой. Императрица и её свита сидели на лавках, покрытых коврами и шёлковыми подушками. В изгибе подковы поместились песельники и музыканты. Старшинские жёны танцевали с молодыми хорунжими казацкие танцы.
Из Гадяча проехали в Киев, где были торжественно встречены лаврским духовенством и ряжеными семинаристами.
В Киеве Екатерину Алексеевну водили по пещерам святых угодников, показывали подземные храмы, кельи, где монахи годами жили, не видя Божьего света, как в могиле. Екатерина Алексеевна видела гробы, простые деревянные налои с тяжёлыми книгами в кожаных переплётах, закопчённые свечами стены и ощущала томительную тишину подземелья, запах ладана и тления. Странница, женщина лет сорока, вся в чёрном, провожала Великую Княжну и рассказывала, как она неделями жила в пещерах:
– Пойду, матушка, Ваше сиятельное Высочество, помолюсь у одного Божия угодника, лампадку затеплю, Евангелие почитаю, просвирку пожую, перейду к другому, и там опять так же… И так-то мне дивно всё, так хорошо, будто и я с ними в могилке.
Сентябрь прожили в Козельце, у Разумовского, в его новом доме. По большой государыниной свите дом оказался очень тесным. Екатерине Алексеевне пришлось спать в одной комнате с матерью, а их статс-дамы и фрейлины спали рядом в прихожей вповалку на полу, где им на ночь стелили походные матрацы.