Екатерина Великая
Шрифт:
О времени пребывания в «случае» рассказано в предшествующей главе. Здесь будет идти речь о деятельности Потемкина в качестве наместника Новороссии, заслужившей, как отмечено выше, разноречивые оценки. Самая расхожая из них принадлежит перу австрийского дипломата де Линя и французского посланника графа Сегюра. Их характеристики Потемкина близки друг другу и скорее всего появились в результате обмена мнениями. Эти характеристики сближает не только содержание, но и форма передачи материала, основанная на контрастах.
Де Линь писал: «Показывая вид ленивца, трудится беспрестанно; не имеет стола, кроме своих колен, другого гребня, кроме своих ногтей; всегда лежит, но не предается сну ни днем ни ночью; беспокоится прежде наступления опасности, и веселится, когда она настала; унывает в удовольствиях; несчастлив
Характеристика Сегюра, на наш взгляд, более обстоятельна, хотя и он нарисовал портрет психологический, а не государственного деятеля, сосредоточил внимание на свойствах характера, а не на его влиянии на судьбы России. «Никогда еще ни при дворе, ни на поприще гражданском или военном не было царедворца более великолепного и дикого, министра более предприимчивого и менее трудолюбивого, полководца более храброго и вместе нерешительного. Он представлял собой самую своеобразную личность, потому что в нем непостижимо смешаны были величие и мелочность, лень и деятельность, храбрость и робость, честолюбие и беззаботность. Везде этот человек был бы замечателен своей странностью…
Потемкин обладал счастливой памятью при врожденном живом и подвижном уме, но вместе с тем был беспечен и ленив. Любя покой, он был, однако, ненасытимо сластолюбив, властолюбив, склонен к роскоши, и потому счастье служило ему, утомляло его, оно не соответствовало его лени и при всем том не могло удовлетворить его причудливым и пылким желаниям. У него было доброе сердце и едкий ум» [410] .
Думается, оба мемуариста принесли истинные свойства натуры Потемкина в жертву литературной форме, яркости изложения, ибо с такими качествами характера, о которых они живописали, невозможно было добиться успехов в освоении края, достигнутых наместником Новороссии.
410
Сегюр. С. 44, 45.
Недоброжелатель Потемкина Массон оставил о нем язвительный отзыв: «Он создавал или уничтожал все, он приводил в беспорядок все. Когда его не было, все говорили лишь о нем; когда он находился в столице, никого не замечали, кроме него. Вельможи, его ненавидевшие и игравшие некоторую роль разве только в то время, когда князь находился в армии, обращались в ничто при его возвращении…» Тем не менее и Массон признавал: «Его кончина оставила громадный пробел в империи».
Что касается отечественных современников, то хвалебные отзывы о нем тонут в потоке отрицательных. К панегиристам князя относится Мария Федоровна, супруга наследника Павла Петровича, писавшая: «Карьера этого необыкновенного человека была блестящей; ум и способности его были громадными, и думаю, что трудно и даже невозможно начертить его портрет».
Еще выше оценивал его мемуарист А. М. Тургенев, считавший, что именно Потемкин придавал блеск царствованию Екатерины II. «Один придворный блеск, — писал он, — ее окружавший, как тень самодержавного величества, остался ей в удел. Вельможи делали, что хотели, не страшились ответственности и возмездия, будучи уверенными, что некому исполнить веления государыни: Потемкина уже не существовало». В другом месте: «Истинный и бескорыстный друг Екатерины, человек необразованный, но великий гений,
В целом положительную оценку Потемкина обнаруживаем и в «Записках» С. Н. Глинки, хотя автор мемуаров не забыл упомянуть и о негативных чертах его характера: «Князь Григорий Александрович Потемкин, из участи бедного смоленского шляхтича перешедший на гряду князя Таврического, — Потемкин был при Екатерине главным оплотом от притязаний сильной аристократии, или лучше сказать от вельможной гордыни. Вековые грамоты вельмож смирились перед юною его грамотою. Но он не пренебрегал вельмож дельных, нужных для дела…
Память, желудок и сладострастие его все поглощали. Он метил из гвардии в монастырь, а попал в чертоги Екатерины. В глубоком раздумье грыз он ногти, а для рассеяния чистил бриллианты. Женщин окутал в турецкие шали, а мужчин нарядил в ботинки. Поглощал и ананасы, и репу, и огурцы… Посылал в Париж за модными башмаками и под этим предлогом подкупал любовниц тогдашних дипломатов. Лакомя хана роскошью, выманил у него Крым… дал Екатерине и двору ее такое празднество, какого не придумал бы и обладатель Аладиновой лампасти…
У князя Таврического не было никакой оседлости. Не строил он замков, не разводил садов и зверинцев: дворец Таврический был даром Екатерины И, а у него своего домовитого приюта не было нигде… И этот исполин, повторяю, еще был странником; он жил беспризорно и умер в пустыне, на плаще под сводом сумрачного неба октябрьского» [411] .
Отзывы других мемуаристов (разумеется, за исключением Екатерины) сплошь негативные, с налетом сарказма и выражения злорадства в связи с его кончиной. А. Т. Болотов писал, что смерть князя «поразила всю Россию не столько огорчением, сколько радостью». Чувство радости выразил и знаменитый новгородский наместник К. Е. Сивере: «Так его нет более в живых, этого ужасного человека, который шутил когда-то, что станет монахом и архиепископом. Он умер, но каким образом? Естественною ли смертью, или быть может Провидение нашло орудие мести? Или это была молдаванская горячка? — дар страны, которую он поверг в несчастие и над которой он хотел царствовать».
411
Брикнер А. Потемкин. СПб., 1891. С. 237–257; Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895. С. 5, 6, 10.
Самым ярым ненавистником Потемкина был Ф. В. Ростопчин, много раз возвращавшийся к оценке деятельности князя в письмах к своему приятелю, послу в Лондоне С. Р. Воронцову. Вскоре после смерти Потемкина, в декабре 1791 года он писал: «…забытый совершенно, грядущие поколения не благословят его память. Он в высшей степени обладал искусством из добра делать зло и внушать к себе ненависть». Через год Ростопчин сожалел, что управитель Потемкина Попов пользовался влиянием при дворе: «Память князя, хотя и ненавистная всем, имеет еще сильное влияние на мнение двора; к нему нельзя применить пословицу: „у мертвой змеи не остается яда“.» В другом письме: «Здесь все прикидываются печальными; однако никто не скорбеет». И совсем не в духе христианской морали: «Смерть совершила свой удачный удар. Великий муж исчез; об нем сожалеют… разве только гренадеры его полка, которые, лишась его, лишились привилегии воровать безнаказанно. Что касается меня, то я восхищаюсь тем, что день его смерти положительно известен, тогда как никто не знает времени падения Родосского колосса». Не обнаружил ни единого заслуживающего в Потемкине одобрения и князь Щербатов; Потемкину, по его мнению, были присущи все существующие человеческие пороки: «властолюбие, пышность, подобострастие ко всем своим хотениям, обжорливость и, следственно, роскошь в столе, лесть, сребролюбие, захватчивость и, можно сказать, все другие знаемые в свете пороки, которыми или сам преисполнен, или преисполняет окружающих его…» [412] .
412
Щербатов М. М. Соч. Т. II. С. 230.