Экипаж «черного тюльпана»
Шрифт:
— Прасковья Ивановна, — говорил Санников, обнимая женщину, — чтобы отпустить машину, поедем сразу на кладбище. А потом потолкуем. Вы не против?
Кладбище оказалось совсем недалеко. Минуя церковь, они въехали в старинный парк с огромными соснами.
«Этот парк — бывшая собственность в имении князей Борятинских, — рассказывала Прасковья Ивановна, — сам Борятинский посадил его когда-то в честь своей дочери, Анны, утопившейся от несчастной любви… Эти сосны видны сверху — как ее имя. Леня мне говорил об этом. А он знает, ему удалось один раз низко пролететь над нашим домом».
В конце парка среди
Были видны изгибы речек, блестевшие на солнце, контуры деревенек с садами, зеленые поймы лугов, раскинувшиеся далеко, сколько мог видеть глаз.
В этом месте мог быть красивый парк, и люди, отдыхая, имели бы возможность наслаждаться этим видом, но кладбище существовало тут с давних пор — видимо, живые шли сюда с надеждой, что души умерших будут радовать эти просторы.
— А вот и мои мужчины… — продолжала она через некоторое время, останавливаясь возле двух надгробий. Рядом с могилкой мужа в сером граните выбит профиль самолета, фотография молоденького капитана авиации и надпись: «Летчики не умирают, они не возвращаются».
— Он же майор, Пал Палыч, — тихонько шепнул Никулин Санникову.
— В личном деле майорской фотографии нет. Звание пришло после того, как они упали. Но это можно поправить.
Санников замолчал, осмотрелся кругом. Кладбище старое, заросшее. Череда плакучих ив развесила свои косы над соседними могильными плитами.
— Спи, Леня, спокойно, — сказал Санников и осторожно положил свою фуражку на надгробие.
Прасковья Ивановна глянула на клен, возвышающийся по соседству, и тихо сказала: «Опять она здесь…»
— Кто она? — спросил полковник, но женщина молчала, стирая платочком пыль с портрета.
Они вернулись на зеленую улицу Дружбы, таксист уехал. За стол сели на веранде. В открытые ставенки виднелись две рябины.
— Перед самым моим отъездом, — рассказывал Санников, — у нас упал еще один экипаж, Дружкова. Погиб наш золотой Володька с рыжим чубом, погибли с ним Сергач, молодой летчик, инспектор Меркулов и еще четверо… Они свалились на взлете, в Джелалабаде, в тот самый день, когда прибыл экипаж, который должен был их поменять…
— Он все говорил, что его завалят, словно чувствовал, — вмешался Никулин.
— Прасковья Ивановна, — продолжал Санников, поднимая рюмку. — Ваш сын был лучшим летчиком в нашем полку. Вам от этого не легче, но я хочу, чтобы вы это знали. У него была девушка, он собирался жениться на ней. Ее, как и дочь Борятинского, звали Анной…
— Где она сейчас? — спросил молчавший все время Шамиль.
— Она умерла в госпитале, в Ташкенте, от заражения крови… Похоронена в Минске.
Все замолчали. Стало тихо, и за окном, на ветке рябины, неожиданно громко крикнула какая-то птица.
— Это она. Вы будете смеяться над старухой… — сказала мать погибшего, оглядывая летчиков виноватыми глазами. — Эта птица уже
Прасковья Ивановна встала и подошла к открытому окну. Ее глаза засветились необычным светом, и этот свет был обращен туда, к дереву с красными кистями, откуда доносился тревожный крик птицы…
Олег Буркин
ХУЖЕ ВОИНЫ
Памяти моего боевого товарища по Афгану — подполковника Сергея Белогурова, погибшего во время выполнения миротворческой операции в Боснии в 2000 году.
«Есть вещи и хуже войны. Трусость хуже. Предательство хуже».
1
Горы были продолжением этого города, приземистые глиняные домишки которого, не найдя места внизу, на равнине, забирались по крутым склонам и лепились там, налезая друг на друга, словно толпящиеся в тесноте люди. Горы год за годом уступали свои каменистые бока пуштунам и таджикам, чарай-макам и хазарейцам, которые строили новые дома так, что их крохотные дворики оказывались на плоских крышах старых. Но до вершин, где даже в конце весны дотаивали в расщелинах языки слежавшегося снега, городу предстояло карабкаться и карабкаться.
Вершины взирали на людей и возведенные ими строения с гордым превосходством: горам было известно, чей век длиннее.
До войны сюда часто заезжали туристы. Им было на что посмотреть: и на высокие каменные столбы, врытые в землю еще Искандером Двурогим, который расставлял их по необъятным границам своих владений; и на высеченную в скале статую Будды, изрядно попорченную временем: память о нашествии Великих Моголов, которых тоже изгнали с этой земли. Был памятник и поновее — полуразрушенная крепость с тремя зубчатыми башнями, возведенная британским экспедиционным корпусом и брошенная англичанами после множества тщетных попыток стать хозяевами этой страны.
…Горы были продолжением этого города, говорящего на многих языках. Но однажды на устах его жителей зазвучало новое слово — «шурави», а через перевал Джабаль-таш ранним утром перевалила, грохоча железом и ревя моторами, колонна мотострелкового полка Ограниченного контингента советских войск.
С той поры минуло уже семь лет…
2
Полк возвращался с «боевых».
Работавшая в штабе машинистка Эллочка прискакала после обеда в женский модуль, и, узнав эту новость, он мгновенно пробудился после двухнедельной спячки. На обеих половинах хлопали двери, впуская и выпуская до неприличия возбужденных жилиц; мигом образовалась очередь в душевую, а также еще одна — к единственной полковой парикмахерше, рябой Виолетте…