Экипаж машины боевой

Кривенко Виталий Яковлевич

– А ротный случайно не въехал, что это за чай? – спросил я, посмотрев на него.

– Не ссы, не въехал. Он там с прапором брагу квасит, им не до чая, – обнадежил меня Туркмен.

– Хасан, а куда ты чай дел? – спросил я Хасана.

– Закопал навэрно, – промямлил Качи-вачи.

– И ловушек вокруг понаставил, – добавил я.

– Юра, где ты лазил? –теперь уже поинтересовался Туркмен.

– Да так, встретил возле мечети муллу какого-то странного, поболтали с ним немного.

– О чем это интересно ты с муллой мог болтать. Не о вере ли? –

спросил удивленно Хасан.

– И о вере, и о жизни, и ваще. Неглупый дедок, этот мулла. В кишлаке мне сказали, что он в Союзе на зоне сидел.

Я встал и начал снимать с себя Хасана шмотки, после чего подошел к своему танкачу, и повернувшись спиной к Хасану, достал из кармана четыреста афганей, незаметно сунув их в карман Хасановского ХБ. Про случай с крадеными магазинами я пока решил не рассказывать, во избежание подковырок со стороны пацанов.

– Я прэдставлаю, как этот мулла малытву читает по фэне, вэсь такой на пантах, – Качи-вачи раскинул пальцы как урка и произнес с растяжкой: – Аллах велык в нату-у-рэ!

– Качи-вачи, ты че, Аллаха ваще не боишься? – перебил я грузина.

– А чего я его боятса буду.

– А ты не мусульманин что-ли? – спросил я, протягивая хэбэшку Хасану.

– Юра, гонишь да? Я хрэстьянин.

– Да ну, ни п…зди.

– Грузины не мусульмане, Юра, ты че паришься, – поправил меня Хасан, беря у меня из рук свои шмотки.

– Да это вы мне мозги парите! Цаца мне недавно втирал, что он ярый мусульманин, – недоумевал я.

– Да, Цаца мусульманин, только он абхазец, – поправил меня Качи-вачи.

– А какая нахрен разница? – спросил я.

– Как какая, балшая разница, – ответил Качи-вачи.

– Да хрен вас поймет, там татарин не татарин, тут грузины не грузины.

– Панимаешь Юра, абхазец, это савсэм другой националность, а грузын, это…

– Вон БМПшка разведчиков в нашу сторону едет, – прервал грузина Хасан.

Мы повернули головы, со стороны гор, мимо блока взводного в нашу сторону направлялась БМПшка.

– А чего это они в горах делали? – спросил я, привставая.

– А хрен его знает. Сейчас подъедут, и узнаем, – пояснил Хасан.

Через пару минут к нам подкатила БМПшка разведчиков, она остановилась рядом с нашим БТРом, потом резко развернулась к нам боком и заглохла.

На броне находился Артиков, он сидел на башне, под ногами у него лежало что-то похожее на тело человека.

– Артик, откуда вы?! – выкрикнул Хасан.

– С гор спустились, бакшиш везем комбату, в виде духовского снайпера, – ткнув ногой лежащее на броне тело, ответил Артиков, закуривая сигарету.

Сверху БМПшки почти одновременно открылись два люка, из люков вынырнули Семен с Царевым.

– С чем пожаловали, ваше величество? – подколол я Царева.

– Урод этот Бабтиста ранил, – ответил Царев, и не оборачиваясь показал большим пальцем через плечо, в сторону башни, за которой лежал пленный дух.

– Тяжело ранил? – спросил я, подходя к БМПшке, чтоб посмотреть на духа.

– Сами гляньте, – сплюнул с башни Артиков.

Все

остальные тоже поднялись и последовали за мной.

Пуля разворотила Баптисту челюсть и пробила плечо.

Баптист – это парнишка по имени Илья, водила со второй роты. Он был мой земляк, из Казахстана. По национальности тоже русский, но строго придерживался какой-то непонятной веры, и его прозвали Баптистом. Хотя Илья был против такого прозвища, он говорил: «Я к баптистам никакого отношения не имею, я отношусь к уральцам староверам, а баптисты это совсем другое». Но мы нифига не разбирались в этих верах, староверы – нововеры, нам было на это наплевать. Просто слышали, что есть в союзе какая-то запрещенная секта – баптисты, поэтому и прозвали Илью – Баптистом. Илья отслужил полтора года и считался «дедом», он не курил, не пил, не матерился, и за время службы в Афгане ни разу не выстрелил из оружия, так как это противоречило его вере. Комбат считал это дурью, и поначалу пытался выбить из головы Ильи эти сектантские заморочки, но ничего не добившись, плюнул, и посадил его водилой на БТР. К тому же Илья был всегда послушным, исполнительным и работящим парнем, и никогда не нарушал дисциплины, а такое поведение среди советских солдат было большой редкостью.

Я подошел к БМПшке и глянул на лежащего духа. Голова его была рассечена чуть выше лба. Руки и ноги духа были связаны каким-то проводом. Я приподнялся на цыпочки и заглянул ему в лицо, оно было наполовину в запекшейся крови вперемешку с пылью.

– Он хоть живой? – спросил я, взглянув на Артикова.

– Еще какой живой, падла, – отозвался Артиков и, ткнув носком сапожка духу в лицо, добавил:

– Правда, Семену пришлось огреть его автоматом по башке. У-у, сучара, а ну открывай глаза, собака! А то еще раз по черепу схлопочешь, – Артиков замахнулся на духа автоматом.

– Нехрен было кусаться, душара вонючий. Во рту полтора зуба, а руку чуть насквозь не прох…ярил – урод, не дай бог еще заражение пойдет от его вонючей пасти, – возмущался Семен, разглядывая запястье.

– Артик, а ну, подвинь его рожу сюда, – попросил я.

Артиков нагнулся и, схватив за грудки лежащего духа, подвинул его на край брони, голова духа свисла вниз.

Мне показалось, что я этого духа где-то уже видел, хотя эти духи в большинстве своем все на одну рожу, особенно старики, но вот одежда его не вызывала сомнений, это был тот самый пастух, у которого мы совсем недавно позаимствовали нескольких баранов.

– Хасан, ты не поверишь! Посмотри, кто здесь лежит! – воскликнул я, тыча пальцем в морду духа.

Хасан с Туркменом подскочили к БМПшке, и уставились в лицо лежащему духу. Дух пошевелил свисшей головой, тихо простонал, и медленно открыл слипшиеся от крови глаза. У Хасана от удивления вытянулось лицо. Он в упор посмотрел сначала на меня, потом на Туркмена.

– Ну что я вам говорил, а! Ну, чего вы шары вылупили? Говорил я вам, что надо было грохнуть этого пастуха. Говорил, а?! Я жопой чуял, что это дух!