Экипаж «Меконга»
Шрифт:
Дыхание сразу стало свободным, а неподвижная вода показалась теплой. Николай осторожно высунул голову из воды.
— Что за прихоть? — услышал он раздраженный голос Опрятина. — Неужели нельзя потерпеть?
— А чего терпеть, если жарко? — возразил Вова. — Да я быстренько окунусь. Видите, слева остров Булла? Значит, полдороги.
— Полдороги? Что-то очень медленно сегодня.
— Медленно, — согласился Вова. — Не пойму почему. Снова раздался голос Опрятина:
— Между прочим: где к вам сел в городе Бенедиктов?
—
— Там никого больше не было, на шестнадцатой? Видел вас кто-нибудь?
— Вроде нет. А что?
— Ничего. Быстрее купайтесь.
Моторка накренилась, раздался всплеск — это Вова прыгнул в воду с кормы. Николай высвободился из-под веревки, переключил кран на баллоны и, перевернувшись головой вниз, нырнул поглубже.
Вова плескался возле кормы. Николай держался в стороне, на трехметровой глубине. Из-за того, что этому бегемоту жарко, приходилось растрачивать драгоценный воздух. Впрочем, нет худа без добра: можно хоть немного размять затекшие руки и ноги. Согреться немного. Вот только не обратили бы они внимание на пузырьки… Не опоздать бы занять свое место. Впрочем, будет слышно, когда он станет заводить мотор: с полуоборота не заведется… Пить хочется. С утра не пил и не ел ничего. Во рту мерзостно: наглотался соленой воды… Полдороги еще. Часа два? Это немного. Это страшно много… Горячего бы чаю сейчас! Как у Мехти на яхт-клубе. Крепкого горячего чаю…
В шлюпке что-то загремело. Николай, сильно работая ластами, подвсплыл и ухватился за свою веревку. Бочку, что ли, перекатывают? Да, наверное, Вова переложил пустую бочку из-под соляра поближе к носу.
Затарахтел мотор. Николай занял свое место и переключил дыхание на шноркель.
Теперь, после перекладки бочки, нос моторки не так высоко задирался. Над водой торчала только макушка Николая да дыхательная трубка. Дышать стало труднее: бурун, идущий перед форштевнем, и встречные волны все чаще заливали трубку. Он не успевал вовремя продувать ее и опять наглотался воды. Несколько раз Николай переключался на баллоны, чтобы хоть немного передохнуть.
С каждой минутой ему становилось холоднее: организм не успевал восполнять потерю тепла, уносимого быстрым встречным потоком.
В плексигласовом окошке маски плескалась прозрачная кромка воды. Иногда, подтянувшись на руках, он поднимал голову из воды. Море потемнело. И небо потемнело. Слева висело над морем предзакатное багровое солнце.
Вдруг перед глазами мелькнуло что-то черное. И сразу — болезненный удар в левое плечо.
Это был топляк. Бревно тяжелой породы дерева, долго пробыв в море, пропитывается водой, тяжелеет и плывет, скрываясь под поверхностью. Наскочить на него на быстром ходу опасно — можно получить пробоину.
Удар пришелся боком, и бревно, ободрав плечо Николая, слегка стукнуло моторку по левой скуле.
«Хорошо отделался!» — подумал Николай.
Он
Высвободив одну руку, Николай расстегнул головной ремень и вынул загубник. Но рвоты не было; были только судороги в горле и в желудке. Вставляя загубник обратно, он больно прищемил десну и снова глотнул воды.
Конечно, был очень простой выход из положения: сдаться в плен. Но, когда инстинкт самосохранения подсказал эту мысль, Николай со злостью вспомнил чей-то афоризм о том, что мозг не имеет стыда.
Держись, Колька, мало осталось…
И он держался за веревку онемевшими руками.
Тошнота, и судороги, и рвущая боль в плече. И холодная вода, с бешеной скоростью несущаяся вдоль измученного тела…
Сознание затуманилось.
«Ты хотела, чтобы я придумал что-нибудь… Ну вот, я придумал. Я все для тебя придумаю… Хорошо было сидеть с тобой у костра. Коснуться рук твоих не смею… Коснуться рук не смею…»
Не разжимай пальцев!
Скороговорка мотора откуда-то со стороны врывается в гаснущее сознание.
Страшным усилием воли он заставил себя поднять голову.
Огни! В сумерках мигают красные и белые огни фарватерных буев. Сейчас моторка пересечет фарватер. Город уже зажег огни… Ну, пора!
Он переключил дыхание на баллоны, выбрался из-под веревки. Упершись ластами в дно моторки, сильно оттолкнулся…
Какая черная вода! Вдох — выдох… Вдох — выдох…
Он вынырнул. Вытащил изо рта загубник. Моторки уже не видно — далеко ушла.
Влево. Плыть влево, к яхт-клубу. Не больше мили.
Проклятая тошнота! Опять судорога. Он перевернулся на спину, чтобы отдохнуть немного, и при первом же вдохе глотнул горько-соленой воды. Приступ кашля раздирал грудь…
Боцман Мехти в этот вечер, как обычно, сел в ялик и отправился проверять, хорошо ли закреплены яхты на рейдовых буйках.
Настроение у старого Мехти было паршивое. Яхта «Меконг» ушла на неделю. Уже почти две недели прошло — «Меконг» не вернулся. Потапкин хороший яхтсмен, парус знает. Но почему не сообщил о задержке? Он, Мехти, вчера звонил в Ленкорань, тамошняя охрана рейда сообщила, что в устье Куры яхта «Меконг» не заходила. Обещали выслать катер в архипелаг. Посмотрим, что завтра сообщат.
На яхт-клубе работать нельзя: все время звонки. Особенно одна женщина беспокоится. Плачет в трубку. Ее дочь на «Меконге». Зачем плакать? Потапкин хороший яхтсмен. Только зачем женщин взял? Где женщины, там слезы. Э, давно известно…
Мехти подогнал ялик к буйку номер двенадцать. Яхта «Ураган» была хорошо закреплена. Но Мехти сразу заметил, что на ее палубе с правого борта лежит человек — на спине баллоны, на ногах ласты.
— Эй, ты! — сердито крикнул Мехти. — Тебе здесь дом отдыха?