Экс-баловень судьбы
Шрифт:
Списки представляли для меня китайскую грамоту. Кроме них, в ящике ничего не было. Раздумывая о том, стоит ли мне их фотографировать, я сопоставила оставшееся в моем распоряжении безопасное время и неуютный подоконник в женском туалете и решила, что стоит. Безопасным я считала время приблизительно до пяти часов утра. Хотя занятия начинались в восемь, но убраться из кабинета я рассчитывала не позже половины шестого: около шести наверняка активизируют свою деятельность вахтеры и сторожа. А до половины шестого мне нужно было чем-то занять себя, и, сравнив такие занятия, как фотографирование и тоскливое сидение на подоконнике, я сделала выбор в пользу
Невнимательно глядя уже давно слипавшимися глазами в расплывавшиеся перед фотоаппаратом буквы и числа на листках из третьего ящика, я на скорую руку пересняла их и, судорожно зевая, стала приводить кабинет Зильберг в исходное состояние. Аккуратно положив на место все бумаги, я закрыла ящики и, снова воспользовавшись отмычкой, заперла нижний на замок. После этого тщательно осмотрела все горизонтальные поверхности — не осталось ли на них пятен от кофе или каких-либо других следов? Убедившись, что все в порядке, я собрала свои пожитки в «дипломат», оставив только маленький фонарик и отмычку, которой пользовалась, когда открывала дверь в кабинет Зильберг. Дверь секретарской просто захлопывалась, так что с ней проблем не было. А вот с дверью кабинета пришлось немного повозиться.
Благополучно достигнув облюбованного мной женского туалета на пятом этаже, я снова водрузилась на подоконник и жадно затянулась сигаретой. Тут-то уж никто не удивится, почуяв запах дыма. Проникнув сюда вчера вечером на перемене, я сразу поняла, что если мужская курилка находится под крышей, то женская — несомненно здесь.
Прошло совсем немного времени, в коридоре снова послышались шаги. В туалете зажегся свет, послышалось недовольное ворчание:
— Ишь, как накурили, и ночь прошла, а воняет так, будто только что вышли!
Услышав эти слова, я перестала дышать. Но ворчливый голос стал стихать и скоро совсем замер где-то в глубинах храма науки. Кажется, пронесло… не напрасно кости посулили удачу. Но я-то какова! Моему возмущению собственной персоной не было предела.
«Ах ты, профессионал хренов! — ругала я себя. — Не могла двадцать минут подождать! Курить она, видите ли, захотела. А если бы засветилась сейчас, а?! С фотоаппаратом и чемоданом, полным отмычек?! Как бы тогда выкручивалась?» Но в удручающем безмолвии женского туалета некому было ответить на эти горькие и справедливые упреки.
Да и что тут можно было сказать? Признаю — проштрафилась, как первокурсница, как самая неталантливая студентка милицейской школы. Виновата, исправлюсь. Но не мешало бы принять во внимание и то, что я не спала всю ночь. И не просто не спала, а к тому же работала.
В мысленном диалоге с самой собой провела я остаток времени до того момента, когда студенты дневного отделения начали подтягиваться к первой паре и в коридорах снова застучали каблуки и ботинки.
Незаметно выбравшись под этот шумок из туалета, я спустилась в вестибюль и, благополучно миновав проходную, выбралась на улицу. Никто не обратил на меня внимания и не поинтересовался, почему это я ухожу из университета в то самое время, когда все нормальные люди, наоборот, в него приходят.
Счастливая от мысли, что нахожусь вне стен университета и, несмотря на все свои ночные проделки, передвигаюсь не под конвоем, я направлялась к своей машине. Мечтала о том, как я сейчас приеду домой и завалюсь спать, не подозревая, что меня ожидает еще одно, последнее испытание.
Поворачивая на одну из дорожек университетского парка, я чуть было не столкнулась нос к носу с самой
Сделав резкий разворот на сто восемьдесят градусов, я фривольным полугалопом понеслась в противоположную от Зильберг сторону. Забыв о том, что все дальше ухожу от места парковки моей «девятки», я думала только об одном — скрыться подальше от Зильберг.
Когда расстояние между нами оказалось достаточно внушительным, я сбавила скорость и осторожно обернулась. В парке уже почти никого не было, дорожки опустели, и только редкие фигуры, короткими перебежками спешащие по направлению ко входу в университет, виднелись то там, то сям. Я посмотрела на часы. Стрелка перевалила за восьмичасовую отметку. Значит, так напугавшая меня Вера Иосифовна Зильберг уже на своем рабочем месте.
Вздохнув наконец свободно, я вернулась, погрузила свои трофеи в машину и поехала домой.
Дома я исполнила все в точности, как и запланировала: бросила «дипломат» в прихожей, не раздеваясь, повалилась на диван — и тут же отключилась.
Проснулась я уже около двух часов дня и, чувствуя, что силы мои, порядком порастраченные предыдущей бессонной ночью, восстановлены, решила заняться систематизацией добытых мною материалов.
Главное было ясно — Вера Иосифовна Зильберг вылетает из круга наиболее вероятных подозреваемых. Хотя алиби у нее не такое непререкаемое, как у Залесского, но вполне достаточное, чтобы заставить сильно сомневаться в ее причастности к убийству профессора. И хотя я не готова беспрекословно внести ее в белый список, но и для черного она теперь не подходит. Оставим ее в сером. Так сказать, под рубрикой: «Взять на заметку». Если расследование окончательно зайдет в тупик, кандидатура Зильберг будет первой в числе тех, кто подвергнется повторному анализу.
А кроме Зильберг, кто же у нас остается? Выбор небогатый — впечатлительный студент и жена профессора. Неужели кто-то из них?.. Нельзя забывать и о самой первой и самой бесперспективной версии — уличное хулиганство. Вот уж чего никак бы не хотелось! А ведь вполне возможно, что было именно так. И придется вам тогда, Татьяна Александровна, всю оставшуюся жизнь просеивать уличные банды города Покровска в тщетной надежде найти среди них участников таинственного ночного нападения.
Однако мой выспавшийся организм сейчас не склонен был долго задерживаться на негативе. Оставив грустные мысли о том, что может ожидать меня, если среди намеченных мною кандидатов так и не окажется преступника, я распаковала свой «дипломат» и углубилась в научно-технические дебри, переводя все то, что наснимала за ночь, из фотоаппарата в компьютер.
Когда работа была закончена, я просмотрела списки, в которых были пометки, касающиеся родственных связей некоторых студентов, и скопировала их в отдельный файл. Получилось странички полторы текста, заполненного фамилиями и комментариями. Вероятность того, что какая-то из этих фамилий имеет прямое или косвенное отношение к профессору Разумову, очень невелика. Но если оставшиеся версии тоже сулят мне ранее предсказанное костями разочарование, необходимо будет всех их проверить — на предмет связи с покойным профессором.