Эксцессия
Шрифт:
Генар-Хофен не раз бывал в этом гнездовье. Он поглядел вверх – на месте ли три мумифицированные человеческие головы, всегда висевшие в зале? Дипломатическая служба Хамов гордилась своей тактичностью: узнаваемые трофеи, то есть части тел чужаков, обычно убирали на время визитов живых представителей того же вида, но иногда это сделать забывали. На этот раз головы по-прежнему красовались на своих местах – три едва заметные точки на вершине задрапированной перегородки.
Это могло быть простым упущением, но в равной степени – плохо завуалированным оскорблением, направленным на то, чтобы запугать гостя, или тонким многозначительным комплиментом, знаком того, что гостя приняли в мужскую компанию и не считают плаксивым, робким чужаком,
Не представлялось возможным немедленно выяснить, какое из предположений соответствует истине, и новоприбывшему человеку эта черта Хамов нравилась больше всего, хотя Культура в целом и его предшественники на дипломатическом посту сочли бы это крайне отталкивающим.
Генар-Хофен с понимающей усмешкой поглядел на три головы вдали и в глубине души понадеялся, что Пятерик это заметит.
Пятерик помотал глазными стебельками.
– Эй, официант, чтоб тебя! – проревел он, обращаясь к крутившемуся поблизости оскопленному мальку. – Сюда двигай, обормот!
Официант-малек был вполовину меньше взрослого Хама и, как свойственно молодняку, шрамов не имел, если не считать обрубленного тыльного клюва. Малек подплыл ближе, трепеща сильней, чем требовал этикет, пока не оказался на расстоянии вытянутого щупальца.
– Вот эта тварь, – прогудел Пятерик, ткнув концом щупальца в сторону Генар-Хофена, – чужак, человек, о котором тебе уже должны были сообщить, иначе твоего шефа ждет изрядная взбучка. Этот тип, даром что смахивает на дичь, на самом деле – уважаемый гость. И жратва ему нужна не меньше нашего. Беги к столу для скота и иномирцев, неси приготовленные для него блюда. Живо!
В атмосфере, состоявшей преимущественно из азота, рев Пятерика вызвал небольшую, но заметную ударную волну. Малек с подобающим рвением порскнул прочь.
Пятерик, повернувшись к человеку, проревел:
– В знак особого расположения мы приготовили для тебя мерзкую бурду, которую у вас называют пищей, и бадью выпивки на основе этой вашей отравы, воды. Как мы тебя балуем, а? До усрачки!
Он хлестнул щупальцем по торсу гостя. Скафандр поглотил удар и на миг отвердел. Генар-Хофен, покачнувшись, рассмеялся:
– Я сражен твоей щедростью.
– Отлично! Как тебе мой новый мундир? – Хам, немного отступив от человека, вытянулся в полный рост.
Генар-Хофен окинул Пятерика притворно восторженным взглядом.
Взрослые особи Хамов напоминали слегка приплюснутый эллипсоид около двух метров в ширину и полтора метра в высоту, подвешенный под бахромчатым газовым мешком, перевитым прожилками сосудов и увенчанным сенсорной шишечкой. Диаметр мешка менялся от одного метра до пяти, в зависимости от настроения. При переходе в режим нападения/защиты мешок полностью сдувался и затягивался защитными пластинами в верхней части туловища. Основные органы зрения и слуха располагались на двух стебельках над передним клювом, прикрывавшим ротовое отверстие, а тыльный клюв защищал гениталии. В центре нижней части туловища помещался анус, служивший также для выхода газов.
Все Хамы рождались со щупальцами в центральной части тела – числом от шести до одиннадцати, все разной длины и толщины; четыре конечности обычно заканчивались плоскими листообразными ластами. Число щупалец у взрослого Хама мужского пола зависело от того, в скольких битвах и/или охотах он участвовал и насколько успешно; покрытый впечатляющим узором из шрамов Хам, у которого культей было больше, чем здоровых щупалец, считался, в зависимости от своей репутации, либо выдающимся бойцом, либо отчаянным, но бестолковым и потому опасным неумехой.
Сам Пятерик родился с девятью щупальцами – местные благородные семейства видели в этом счастливое предзнаменование, если, конечно, обладатель конечностей пристойным образом лишился хотя бы одной из них на
– Мундирчик что надо, – сказал Генар-Хофен.
– А то! – воскликнул Хам, горделиво надувшись.
Мундир Пятерика состоял из множества широких ремней и перевязей, с виду металлических, сходившихся на центральной части тела и усеянных кобурами, ножнами и скобами с оружием – разумеется, запечатанным перед торжественным ужином. Мундир украшали сверкающие диски, соответствующие орденам и знакам отличия, а также изображения самых впечатляющих охотничьих трофеев и изувеченных соперников. Группа медальонов без изображений обозначала женских особей других кланов, которых Пятерик имел честь оплодотворить; кайма из драгоценных металлов означала, что процедура была насильственной. Цвета и узоры лент указывали на клан, ранг и полк, ведь Дипломатический корпус, в котором служил Пятерик, по сути, был войсковым формированием, о чем не следовало забывать представителям видов, которые желали установить или внезапно обнаружили, что уже установили какие-то отношения с Хамами.
Пятерик раздул газовый мешок, приподнялся над губчатой поверхностью гнездовья, свесил щупальца и, едва опираясь на них, исполнил пируэт.
– Я… несравненен!
Встроенный в скафандр переводчик счел нужным сопроводить эпитет, избранный Пятериком, раскатистым переливом звуков, что придало реплике излишнюю театральность.
– Ты воистину грозен, – согласился Генар-Хофен.
– Благодарю! – Пятерик опустился на место. Глазные стебельки замерли на уровне человеческого лица, затем приподнялись и изогнулись, оглядев человека с головы до ног. – Твой наряд… тоже выглядит необычно. Наверняка по людским меркам это стильно.
Положение глазных стебельков Хама указывало на то, что он чрезвычайно доволен своим заявлением и гордится своей дипломатичностью.
– Спасибо, Пятерик, – с поклоном ответил Генар-Хофен, на самом деле полагая свой наряд чрезмерным.
Разумеется, гелевый скафандр можно считать второй кожей, ведь его толщина мало где превышала сантиметр, а в среднем – и вполовину тоньше, что обеспечивало все удобства даже в более суровых условиях, чем на планете Хамов.
К сожалению, какой-то придурок разболтал, что Культура тестирует такие скафандры в магматической камере активного вулкана, а потоки лавы выносят их оттуда на поверхность. (Справедливости ради следует отметить, что лабораторные условия были жестче, хотя какой-то промышленник из чистого хвастовства однажды проделал и вулканическое испытание.) На отчаянных и любопытных Хамов эта информация произвела огромное впечатление. Идея запала им в мозги, и, хотя на Хамском обиталище до создания вулканов дело пока не дошло, Пятерик уже несколько раз упоминал об этой истории, странно поглядывая на Генар-Хофена – словно прикидывал в уме, какой естественный феномен или механизм может помочь в тестировании выдающихся защитных свойств скафандра.
У скафандра имелось нечто вроде узлового разума, способного без труда переводить все нюансы речи Генар-Хофена на язык Хамов и наоборот, а также эффективно ретранслировать любой акустический, химический или электромагнитный сигнал в доступную человеку форму.
К сожалению, такая техническая изощренность требовала огромной вычислительной мощности – и по меркам Культуры скафандр считался разумным существом. Генар-Хофен затребовал модель с минимально возможным уровнем интеллекта, но скафандр все же обладал разумом, пусть и «с узловым распределением» (Генар-Хофен гордился тем, что вообще не понимает смысла этих слов). Короче говоря, носить скафандр было очень удобно, а вот жить с ним – невыносимо; устройство проявляло всемерную заботу о хозяине, но не упускало случая напоминать об этом по любому поводу. Генар-Хофен считал, что это весьма характерно для Культуры.