Экспансия - 1
Шрифт:
– В России?– поинтересовался Штирлиц.
– А где ж еще можно изучать ее историю? Не в Америке ж?! Там одна жидовня, они на нашей истории канкан пляшут! Только о том и мечтают, чтоб снова туда влезть, гешефты свои раскручивать... Да и у вас, немцев, Россию изучали свысока, как словно какой гербарий разглядывали.
– Я считал Олеа...– Штирлиц заставил себя сыграть, будто он забыл фамилию первого иностранного бытоописателя России.
– Олеария, - помог ему Артахов, усмехнувшись.– Сукин сын. Ему Ватикан платил за клевету.
– Да?– удивился Штирлиц.– Почему?
Артахов не успел ответить - в зал начали входить
Чуть позже пришел генерал Альфредо Гонсалес, рассеянно поклонился Артахову, перебросился несколькими словами с незнакомыми Штирлицу мужчинами, заглянул в четвертую комнату, где был накрыт большой стол, а-ля фуршет, попросил девушку в фартучке дать ему стакан вина, что-то продрог, дождь идет, как сквозь сито сеет; завидев вошедшего маркиза де ля Куэнья, увлек его в зал, где лики Христа испытующе смотрели на каждого, кто входил туда, перемолвился с ним несколькими фразами и лишь потом, взяв Штирлица под руку, поинтересовался:
– Скажите, Максимо, в вашей американской богадельне никак не комментируют предстоящий визит аргентинской промышленно-банковской делегации?
– Нет, - ответил Штирлиц.– Правда, Кемп просил меня посмотреть газеты, нет ли чего интересного, связанного с тамошними большими проектами...
– Ничего не обнаружили?
Штирлиц раздумывал одно лишь мгновение, как ответить: кое-что он обнаружил, сказал аккуратно:
– Я продолжаю смотреть, Альфредо. Вас эта тема интересует?
– Очень.
– Хорошо, я буду особенно внимателен.
– Спасибо. Если через пару дней вам позвонит Оцуп и пригласит на кофе, значит, это я его попросил. Вы замотивируйте свой интерес к его коллекции, это пригодится, Максимо, - и скользяще отошел к гостям.
Штирлиц вернулся к Артахову, стоявшему, набычившись, в одиночестве:
– Вы здесь впервые?
– Я уехал из Европы полтора года назад.
– После краха в Берлине?
– Да.
– До этого жили в рейхе?
– Нет. В Югославии.
– Работали с Власовым?
– Разве с ним можно было работать?! Неуч! Что за горе такое: как на кого Запад хочет поставить, так непременно выискивает дурня!
– Видимо, умных Запад боится, - улыбнулся Штирлиц, - Вырвется из-под контроля, как им будешь управлять?
– Так ведь это значит обречь дело борьбы с большевизмом на гибель! Помочь Руси только умный может!
– А кто на Западе хочет помочь России? Зачем? Ее надобно держать во тьме. Поди, выпусти ее - ого! Опасно, к чему конкурент?! Вы же Розенберга читали, он не особенно скрывал свое отношение к России: рабочая сила и кормовая база.
– Пропаганда, - возразил Артахов.– Своим он говорил одно, нам другое. Ничто так не дозируется, как пропаганда. Поскобли ее ногтем, и сразу увидишь, какой резон кроется за словом... Хотя в чем-то вы правы. Я много думал, отчего Олеарий, которого вы помянули, да и его коллеги Гваньини с Одерборном распространяли об Иване Грозном такие чудовищные сплетни... Да оттого, что именно Иван Грозный был первым русским государем, который столкнулся с Западной Европой и ударил тех соседей, которых Ватикан, и Лондон с ним вкупе, считал своими. Ведь и ливонцы, и поляки пугали Париж и Берлин тем, что Иван не ограничится явными своими притязаниями, но дальше двинет, к
– Нет, - ответил Штирлиц; он действительно не знал этого.
– Так вот послушайте... Шестьдесят два каравая хлеба, четверть быка, четыре барана, двенадцать кур, два гуся, зайца, полета яиц, четверть ведра испанского вина, пива и водки - для господ дипломатов; слугам выделялась бочка меда, бочка пива и бочка водки, да поверх этого пуд масла на неделю, соль и три ведра уксусу. По-царски, а?!
– Действительно, - согласился Штирлиц, посмотрев на Альфредо Гонсалеса; обойдя приглашенных, перемолвившись с каждым несколькими словами, тот снова вернулся к маркизу де ля Куэнья; к собравшимся стоял спиной, говорил тихо, так что ни услыхать его было нельзя, ни прочитать слова по губам.
– Однако не могу не согласиться, - продолжал свое Артахов, рейхсминистр Розенберг в корень вопроса не смотрел, а его, корешок этот самый, можно сыскать лишь в истории. И если к истории отнестись серьезно, то станет ясно, что Россия - определенного рода Феникс, в котором здравый смысл тесно увязан с совершеннейшей мистикой. Действительно, были торжища, Псков и Новгород от Москвы близки, к Ганзе тяготели, русско-немецкое содружество в чистом виде, - так ведь нет! Кому-то было угодно уничтожить эти русские форпосты, а заместо них поставить черт знает в какой дали Архангельск - в угоду англичанам да Астрахань - тем же в угоду, потому что как они Персией тогда вертели, так и впредь будут вертеть, помяните мое слово. И была обречена Московия на закрытость; внутреннее торжище; никакого общения с миром...
Штирлиц рассеянно заметил:
– Я слыхал, что генерал Власов и те, кто был с ним, считали ненужным и вредным для России какое бы то ни было общение с миром...
– А - с Германией? Какой он никакой был дурень, а общения с Германией не отвергал! Наоборот, русские и пруссаки - родня по крови...
– Это как?– удивился Штирлиц.
– Так очень просто!– обрадовался Артахов.– Зрите в корень! Русы и П-р у с ы! Корень-то один!
– Я вам столько общих корней найду, - вздохнул Штирлиц, - что не возрадуетесь... Не по крови близки наши пруссаки с русскими, но совершенно по иным субстанциям. И прежде всего потому, что в России и Германии очень долго правила к а з н а, все шло сверху, от императора, живой жизни навязывалась вздорная воля дворцового фантазера, который не понимал дела, верил только тем, кто его окружал, а всякую самостоятельность низов считал покушением на его власть... Это нас роднило, доктор, а не к о р н и...
– Погодите, но ведь то, что вы изволили заметить, смахивает на марксизм...
– Ну и что? Он же существует. Гегеля помните? <Все разумное действительно и все действительное разумно>.
Артахов сокрушенно покачал головой:
– Вот уж воистину поражение отбрасывает нацию в объятия всепозволяющего либерализма!
– Если либерализм способствует мысли - я, увы, за либерализм. Несчастным немцам сейчас надо серьезнейшим образом думать о своем будущем, поскольку, как выяснилось, теория, выдвинутая Гитлером вместо Старого завета, абсолютно несостоятельна и кончилась тем, что мы с вами оказались на задворках: вы со своими к о р н я м и, а я с идеей богом избранной расы...