Экспансия (сборник)
Шрифт:
– Ладно, спрошу другое. Вот ты сегодня был на конюшне. Тебе лошади понравились?
– Очень. Только они хрупкие… Зато вас уважают всеми силами души. Друг-Рост, так можно сказать на вашем языке?
Ростик кивнул. И вдруг неожиданно для себя спросил:
– Что такое талант?
Докай сразу посерьезнел, даже слегка помрачнел.
– Это ты и сам уже знаешь, только хочешь подтверждения… Сферу поддерживают две структуры – металлолабиринты, которые могут существовать везде, кроме очень агрессивных зон, где и происходит подготовка условий для разнообразной жизни. И менгиры, окаменевшие чегетазуры, как
– Знаешь, я привез несколько талантов из плена, – отозвался Ростик. Он уже почти жалел, что задал свой вопрос. Его одолело подозрение, что он, действительно, и сам знал ответ, вот только не мог сформулировать словами. А это, в свою очередь, наводило на мысль, что он много чего знает, вот только… не догадывается об этом.
Докай уловил смену его настроения. А может, и прочитал это, он в последнее время перестал стесняться, забирался в сознание Роста, как в свою тарелку во время обеда.
– Город, у которого есть несколько талантов, может начинать большую торговлю, найдутся охотники с вами сотрудничать… Слушай, а я тоже хочу тебя спросить? Там, куда мы летим, шахматы найдутся?
– Шахматы там, может, и найдутся, вот только играть тебе придется со мной.
– Жаль, – меланхолически отозвался Докай. – Тебя я уже могу переиграть. Мне бы кого посильнее.
– Знаю, – вздохнул и Ростик. Докай как шахматист рос не по дням, а по часам. Он уже выигрывал у Роста четыре партии из пяти, и лишь пятую, когда откровенно пускался на эксперименты, удавалось свести в теоретическую ничью.
Глава 29
Докай стоял, почему-то покачиваясь, Росту мигом представилось, вот еще немного, и этот не вполне представимой «направленности» и специализации шаман, уже даже напрямую – шаман, вот возьмет и запоет что-то, а то и камлать начнет. Какая-то страшная и не вполне понятная сила протянулась от него к автоклавам, от чего Ростику становилось страшно.
То есть он, конечно, многое подозревал вот в этих… «другах», но чтобы такое?.. В луче, которым Докай общупывал буквально каждый сантиметр поверхности каждого из автоклавов, было что-то и от упругой силы прутика, который не в меру шальные мальчишки иногда засовывают в муравейник, и что-то повелительное, дерзкое, даже не считающееся с мнением Зевса и жизни, которую он творил в этих автоклавах, и было там что-то… еще более неприятное, чуть ли не сладострастное или масляно-гнилое. И Докай, хотя отлично понимал, что Ростик это видит, как видят и трое аймихо, которые спустились с ними вместе в подвал, все равно продолжал свои действия.
Первой не выдержала одна из стариц аймихо, одна из тех, кто когда-то обучал Ростика, чтобы он стал Познающим, Туадхо Дну, кажется, старшая в этой группе. Она фыркнула на весь подвал и вышла по ступеням в заводской двор. За ней потянулись и другие двое, как всегда у аймихо получалось, почти незаметно для остальных. Если бы Ростик не чувствовал ментальные действия Докай, он бы этого, кажется, тоже не заметил.
Из
– Ну, майор, что-нибудь понятно?
Людочка Просинечка бросила на него почти гневный взгляд и зачастила:
– Гринев, ты бы хоть пояснял, что вы делаете, ведь непонятно же! А мне надо знать, ты тут постоял, а потом усвистишь куда-нибудь, и спрашивать будут с меня.
Ростик вздохнул, подошел к ней и положил руку на плечо. Людочка, даром что такая крохотная была, а все поняла, умолкла, только в свете факелов стала внимательнее всматриваться в лицо Роста, словно пыталась там вызнать, что да как. Ну и сообразить, что же ей докладывать в Боловск… об этой как бы инспекции.
Это была ее обязанность. Она почему-то была назначена тут главной по всему заводу, сначала пробовали на этой должности ее мужа, Стаса, но в конце концов оставили ему только Лагерь пурпурных с отрядом тамошнего гарнизона. Обоих супругов это вполне устраивало, они, похоже, и не расставались, хотя что могло быть общего у этой пигалицы и этого громилы – оставалось непонятным.
– Ты вот что… Куда Сонечка подевалась?
– А она к своему мужу, к Мураду, съехала, просила в Боловске разрешение и вот недавно получила. Чего же ей тут делать, если ты ее Фрему забрал?
– А чего ты спрашиваешь? – с тяжеловесной напористостью вдруг вздумал прийти на помощь жене Стас.
– А то, если бы она тут была, то знала бы, что и вам, ребята, знать не мешает, что это дело долгое, может, мы тут и обоснуемся. Топчаны эти, – он кивнул в сторону все еще возвышающейся временной постройки из досточек, которые теперь выглядели заброшенными, даже тюфяков на них не было, – стол, лежбище из шкур – все это не просто так.
– Да знаю я, – махнула Людочка, что-то при этом в ней появилось от небрежности старшей ее сестры, Иечки Просинечки, та еще была… командирша. – Когда она уезжала, то все мне рассказала.
– Тогда зачем ты… – медленно закипая, начал Ростик, но сдержался, – спрашиваешь?
Людочка стряхнула руку Роста с плеча, мотнула головой, пошла наверх. В ее сознании Ростик прочитал отчетливую неприязнь, что-то в том плане, что правду говорили – обычно от Гринева одни неприятности и неустройства. А Рост проводил ее взглядом, в котором выразил чересчур много раздражения по поводу того, что слишком спокойная и тихая жизнь завелась в Боловске у ребят, которые ничего кроме нее и не знают. Вот и не готовы… Еще бы знать – к чему именно.
Хотя и понятно было, что не готовы ко всему, что выходит за рамки этого вот гарнизонного житья-бытья. Не готовы ни к войне, ни к сложностям, от которых никогда это самое житье в Полдневье не было застраховано, ни к помощи соседям, причем быстрой и максимально эффективной… Как выяснялось, они не готовы были даже принять помощь и участие других групп, которые решали другие задачи, например, вот это использование Докай для более успешного выращивания летунов в автоклавах.
Стас немного удивленно посмотрел на Роста и бросился за женой. Докай вдруг повернул голову, прямо как сова, только шеей, не шевельнувшись больше ни одним мускулом тела, и бросил на Ростика мимолетный взгляд, словно мазнул своим жирным вниманием по лицу.