Экспедиция "Апоп"
Шрифт:
За его спиной стояла привлекательная элегантная молодая женщина, аккуратно выглядывая из-за спины этого мужчины своими зелёными глазами и с опаской посматривая на меня.
— Васили, — она почему-то сделал ударение на последний слог, — всё хорошо? — буква “р” тоже звучала как-то непривычно.
Но тембр её голоса прозвучал для меня как переливающийся ручеёк. Ее короткие волосы блондинистого оттенка обрамляли стройное лицо, на котором, как мне кажется, должна всегда заигрывать прекрасная улыбка.
Перестав видеть в своих собеседниках
— Васили, может расскажете, что там, — она кивнула в сторону закрытой за моей спиной гермодвери, — произошло?
— Расскажу, обязательно расскажу, — я тяжело вздохнул, вынимая из кармана элемент питания и модуль связи. — Кажется, я ходил за этим?
— Кажется? — переспросил пожилой человек меня, но не дождавшись ответа, протянул руку и забрал то, ради чего я ходил в эту отвратительную темноту.
— Именно так. Я практически ничего не помню.
— О мон Дье, — воскликнула молодая женщина. — Как же так? Даже не помните кто мы?
Я покачал головой. Тогда она улыбнулась, и я оказался прав. На её лице действительно заиграла прекрасная улыбка.
— Меня зову Элиз Дюбуа. Можете называть меня просто Элиз. Франция. Я учёный-исследователь. Когда я волнуюсь, то перехожу на свой родной язык, поэтому не обращайте внимания. Боюсь темноты. Вы говорили, что это назвается никтофобия.
Я приподнял одну бровь, так как не понял для чего она рассказала мне о своём главном страхе.
— Фридрих Шнайдер, — протянул руку пожилой мужчина. — Все зовут меня по фамилии — Шнайдер. Видимо, так легче, не знаю. Я специалист по связи. Моя родина — Германия, но я долго жил в США, поэтому очень хорошо говорю по-английски. У меня Аемофобия — боязнь вида крови, — после чего подмигнул мне и добавил по-русски с сильным акцентом. — А ещё я немного знать русский.
Я кивнул, действительно, Шнайдер говорил по-английски без малейшего намёка на акцент. Мой русский акцент, мне кажется, был сразу заметен. После чего, я спросил:
— Почему вы называете мне свои главные страхи?
Шнайдер и Элиз переглянулись.
— Вы предупреджали, — опять Элиз сделала ударение на последний слог, — что такое может с вами случиться.
— У тебя… как она там называлась? — запнулся Шнайдер.
— Атазагорафобия, — сказал я, уже догадываясь, что он скажет дальше.
— Да, точно, она! Боязнь быть забытым.
— А ещё это боязнь начать забывать самому, — подтвердил я. — И что с того?
— Перед выходом, ты предупреждал нас, что там, — он кивнул на гермодверь точно так же, как до этого сделала Элиз, — фобии усугубляются. Особенно, если ты остаёшься один на один с собой.
— Хорошо. С этим разобрались. Но всё же, я
— Василий Лазарев, — на этот раз Шнайдер произнёс моё имя полностью, и оно мне понравилось гораздо больше. — Я так понимаю, что ты не помнишь и Муна Сильвера?
Я покачал головой и спросил:
— Он здесь?
— Вообще-то, он там, — снова кивок в сторону гермодвери. — Наш инженер систем жизнеобеспечения. Это была его идея прекратить подачу кислорода там. Вы отправились с ним вдвоём за элементом питания и модулем связи. У него была какая-то, как ты выразился, “очень интересная арахнофобия”. Он боялся не только пауков, но ещё и всего того, что на них очень похоже.
— Извини, я действительно мало что помню.
— А Новак? Вы видели Новака? — внезапно спросила у меня Элиз. Я постарался очень выразительно на неё посмотреть. — Ой, точно! Вы же не помните, кто это. Это наш пилот-навигатор, — её красивое лицо омрачила какая-то вселенская тоска.
— Был. Был пилотом-навигатором, — Шнайдер тоже погрустнел. — Он явно сошёл с ума, и это из-за него мы заперлись тут.
— У него был шрам под правым глазом? — спросил я их, они одновременно кивнули. — Видел. И это уже не человек.
Элиз прикрыла рот руками, а Шнайдер лишь стал ещё серьёзнее.
— Пойдемте, там нас ещё ждут оставшиеся в живых члены экипажа, — сказал Шнайдер и пошёл в сторону открытой гермодвери.
Я взял тележку с кислородным баллоном, а Шнайдер спросил меня с каким-то упрёком:
— А зачем тебе этот кислород?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Тогда мне показалось это хорошей идеей. Я ведь думал, что кислорода нет нигде на корабле.
— Ладно, придумаем куда его использовать, — удовлетворённо кивнул Шнайдер и пошёл. Я не стал оставлять здесь баллон с кислородом и тоже пошёл на выход. Как только мы с Элизой вышли из шлюза, Шнайдер активировал закрытие гермодвери.
— А вы не боитесь, что Новак сюда проберётся?
— Если бы хотел, он давно бы это сделал, — грустно сказал Шнайдер. — Твоя гипотеза заключалась в том, что Новак не просто сошёл с ума, у него есть чёткий план действий.
— Что за план?
— Такими подробностями ты с нами не поделился. Хотя, я думаю, ты и сам не знал. Так вот, Новак просто заставляет нас держаться подальше от той части корабля.
— Но зачем ему это понадобилось?
— В той части корабля находится рубка управления.
— Он хочет исправить траекторию корабля? — испугался я того, что мы не попадём на Землю.
— Судя по всему, наоборот, — Шнайдер остановился у одной из внутренней двери корабля. — Пойдём внутрь.
Мы вошли в просторное помещение, очень напоминающую кают-компанию. Здесь были и столы, и удобные мягкие диваны. Даже барная стойка была у дальней стены помещения. За этой барной стойкой сидела спиной к нам девушка с чёрными волосами, заплетёнными в хвост, длиною до плеч и что-то печатала на своём ноутбуке.