Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
— Эй, там! — крикнул Суинбёрн. — Я вижу пальмы!
— Оазис, — сказал Бёртон.
— Слава богу! — выдохнул Кришнамёрти.
— Тупица! — прощебетала Покс.
Они поднялись к поэту и остановились рядом с ним. Он указал на далекую полосу ослепляющего света. Прищурившись, они через куфьи разглядели на горизонте раскачивающиеся пальмы.
— Пожалуйста, капитан Бёртон, не говорите нам, что это мираж, — сказала сестра Рагхавендра.
— Нет, — ответил Бёртон. — Деревья самые настоящие. И именно там, где должны быть. Давайте поднажмем.
Выпив глоток из фляжки, все вернулись к тяжелой работе — ставить одну ногу перед другой.
Шаг. Шаг. Шаг. Шаг.
Прошел еще час, температура поднялась, высасывая из них последние силы.
И потом, внезапно, они очутились в тени, вокруг них сомкнулись зеленые деревья, и, подняв наконец глаза, они увидели в нескольких ярдах от себя длинное узкое озеро.
— Слава богу! — воскликнула Изабелла Мейсон, опускаясь на землю. — Дайте мне перевести дух, и, пока джентльмены делают навес, я приготовлю еду.
Спустя сорок минут все с жадностью набросились на консервированные сосиски, хлеб и соленые огурцы, которые запили холодной водой и стаканом красного вина — поблажка, на которой настоял Суинбёрн, несмотря на приказ Бёртона не брать ничего лишнего.
Потом все глубоко вздохнули и улеглись.
— Мои ноги никогда так не болели, — заметил Траунс. — Даже тогда, когда я был патрульным полисменом.
Герберт Спенсер сидел, опираясь спиной о столб пальмы, и глядел, как Покс прыгает с листа на лист. Потом ярко раскрашенная птица уселась на ветку и уснула. Заводной философ негромко прогудел, что должно было означать вздох.
— Что касается ваших жалоб, мистер Траунс, — сказал он, — вы, по меньшей мере, можете наслаждаться хорошей едой. Все эти дни я едва касался маслом моих шестеренок и пружин, и вот результат — расстройство желудка.
Траунс ответил долгим продолжительным храпом, перекатился на бок и замолчал.
В лагере установилась тишина, которую прервал Суинбёрн:
Здесь жизнь живет со смертью; Далече, неслышны, Волна и ветер вертят И души, и челны; Они дрейфуют всуе, Земли отвне не чуя, Но здесь ветра не дуют: Ни всплеска, ни волны. [14]14
Суинберн. «Сад Прозерпины», перевод Николая Караева.
— Замечательно, мистер Суинбёрн, — прошептала сестра Рагхавендра.
Солнце забралось высоко, жара усилилась.
Прошло три часа.
Все настолько устали, что спали без задних ног.
Завернутая в полиметилен голова-канистра Герберта Спенсера медленно поворачивалась до тех пор, пока три вертикальных круга не посмотрели на королевского агента. Несколько минут он разглядывал спящего. Но вот трубки на его голове просипели, очень тихо:
— Время, босс, это то, что человек всегда пытается убить, но, в конце концов, убивает его самого. — Потом он отвернулся и прошипел: — Но для нас только эквивалентность может привести к разрушению —
И он замер.
— Вставайте, вставайте! На нас напали!
Рев Герберта Спенсера вырвал всех из сна.
— На нас напали! На нас напали!
— Что за черт?.. — выдохнул Траунс, вскакивая на ноги.
— Хватай винтовку, — рявкнул Бёртон. — Быстрей, вооружаемся. Мы должны защитить лагерь.
Он мигнул, сообразив, что сказал те же самые слова, что и в 55-ом в Бербере; в день, когда копье прошло через его лицо; в день, когда был убит его друг, Уильям Строян; в день, когда Джон Спик начал ненавидеть его.
Звук тяжелого удара, и Траунс упал.
Из-за него появился бандитского вида человек и ударил толстым концом мушкета в голову Бёртону. Королевский агент подставил предплечье, нырнул вперед и ударил кулаком в живот бандиту.
Но тут сзади высунулась рука и схватила исследователя за шею; кончик кинжала коснулся его лица прямо под правым глазом.
— Замри и не рыпайся, — прорычал голос в ухо. Бертон узнал белуджский язык — смесь персидского и курдского.
Он застыл, стиснутый крепкой рукой, и глядел, как бандиты связывают его товарищей. Высокие мужчины с устрашающими бородами в развевающихся одеждах и широких белых штанах, подпоясанных цветными шарфами. Все они были вооружены мушкетами, кинжалами, мечами и щитами.
Даже Герберта Спенсера, которого, по видимости, посчитали каким-то экзотическим животным, окружили и попытались связать. Спенсер, с огромной силой, стал разбрасывать бандитов, сбивая их с ног, пока один из них не схватил ружье и не выстрелил в него. В это мгновение Бёртон боясь, что его друга повредят, крикнул:
— Сдавайся, Герберт.
Латунный человек застыл, и только тогда враги сумел связать его по рукам и ногам и привязать к дереву.
— Козлиные щекотуны! — прокричала Покс откуда-то сверху.
Бёртона потащили к остальным. Обоих женщин отвели в сторону, крепко связали руки за спиной, и заставили смотреть, как мужчин выстроили в ряд и поставили на колени.
— Эй! — крикнул Суинбёрн. — В какие чертовы игры вы играете? Немедленно развяжите меня, вы, негодяи!
Вперед вышел крепко сложенный мужчина, с презрительной усмешкой взглянул на крошечного поэта и сплюнул:
— Кафир. [15]
— Благодарю! — ответил поэт. — Нет ли у тебя носового платка?
15
Неверный — слово, используемое мусульманами для названия всех немусульман.
Большой человек перевел взгляд от Суинбёрна на Честона, потом на Траунса, Бёртона и, наконец, на Кришнамёрти.
— Кто предводитель? — спросил он.
— Я, — ответил Бёртон по-белуджски.
Человек шагнул к нему.
— Эй, ты знаешь мой язык?
— Да, и я говорю тебе, что нет ни величия ни силы нигде, кроме Аллаха, блистательно и великого, и его именем мы просим у тебя пощады и помощи, ибо страдаем мы от великих несчастий и лежит перед нами долгая трудная дорога.
Белуджи откинул голову и громко рассмеялся, потом присел и посмотрел в глаза Бёртону.