Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
С вытянутым языком он возвращается к Каудиньи, который наклоняется почти до пола, и осторожно касается выбритого черепа человека, оставляя на нем крутящийся сверкающий иероглиф.
К'к'тиима отступает назад. Каудинья выпрямляется.
— О Посланник, ты приглашен к Великому Слиянию. Принимаешь ли ты Единение?
— Принимаю.
Толпа ритмично шелестит, как будто подпевает. Все собравшие жрецы вытягивают и трясут шейными гребнями, ослепляющее зрелище колеблющихся цветов.
Возникший ниоткуда ритмичный бой барабанов и душераздирающе красивая мелодия захлестывают
Каудинья пытается встретиться глазами с К'к'тиимой, но невозможно сосредоточиться на какой-нибудь одной голове. Он чувствует, как музыка и месмерическая сила ящериц овладевают всем его сознанием, всем, кроме крошечной, тщательно скрытой части, и разрешает это.
Сосредоточенным взглядом он глядит на черный алмаз. Он чувствует, как его толкают в глубину, как сущность его личности отрывается от тела и распределяется среди плоскостей, линий, точек и углов гигантского камня.
Каудинья остается пассивным, даже когда тысячи других сознаний касаются его. Он теряет чувство независимости и сливается с огромным множественным сознанием.
Он хочет, чтобы его личность проникла в алмаз как можно дальше. Он наполняет камень; существует в каждой частичке его; становится частью любого сознания.
Он объединяется с нагами.
Он существует с ними в Вечном Сейчас.
Все его сознание, за исключением крошечной части.
Каудинья не обычный человек. Благодаря жесткому обучению, медитациям и ритуалам он достиг вершины в интеллектуальном развитии и укрощении эмоций. Здесь, на заре человеческой истории, нет никого, кто сравнился бы с ним в искусстве самоконтроля, и никогда не будет, вплоть до конца этой истории.
Наги тайком зондировали его сознание с того мгновения, как он начал жить среди них. И находили только добрые намерения, только желание мира между двумя расами.
Они так и не смогли обнаружить настоящую цель Каудиньи.
И вот настал решительный момент.
Он изгибает маленький узелок сознания, не слившийся с Единением, и запускает его обратно, в физическую структуру собственного мозга.
Он находит главную артерию и закупоривает ее.
Кровоизлияние в мозг закупоривает его в одно мгновение. Распадающееся сознание посылает неумолимую взрывную волну по всему алмазу.
Камень трескается и раскалывается на семь обломков.
Единение взрывается.
Миллионы нагов падают мертвыми.
Храм наполняется треском раскалывавшегося камня, похожего на выстрелы из винтовки. Осколки летят с пьедестала на пол, их грани сверкают как звезды.
Выстрелы и звезды.
Выстрелы и звезды.
Выстрелы и звезды.
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон открыл глаза.
Ночь.
Небо полно звезд.
Над пустыней звучали выстрелы. Винтовочные выстрелы.
Закричал человек.
Заревел верблюд.
Злые голоса на одном из языков Аравийского полуострова.
Веки
В поле зрения появилась фигура и уставилась на него, сверху вниз. Ветер развевал одежду человека — женщины, решил Бёртон, судя по изгибу бедра, в которое она уперла приклад винтовки.
— Нет, — пробормотала она по-английски низким и теплым, но пораженным голосом — Не может быть. Только не ты.
Он попытался заговорить, но язык не желал двигаться. Кожа горела, но внутренности смерзлись как лед. Он не чувствовал ничего, кроме боли.
Женщина плавно соскользнула с дюны, встала на колени и положила винтовку рядом с ним. Ее лицо, скрытое куфьей, осталось в тени — силуэт на фоне темно-оранжевого неба. Она сняла с пояса фляжку, открутила крышку, и тонкая струйка воды потекла на его губы, просочилась в рот, прошла сквозь зубы и язык. Ему стало так хорошо, что он потерял сознание от чувства освобождения.
В себя он пришел уже в тенте. Сквозь крышу бил солнечный свет. Сестра Рагхавендра с улыбкой глядела на него сверху.
— Лежите спокойно, сэр Ричард, — сказала она. — Мне надо еще раз смазать вашу кожу.
— Садхви, дайте ему теплой воды с медом, пожалуйста.
Мелодичный голос, он уже слышал его. Невероятно знакомый.
Он попытался взглянуть, но не смог повернуть головы — внезапная острая боль.
Сестра Радхавендра напоила его сладкой жидкостью.
— Мы спасены, — сказала она.
Он опять потерял сознание, и на этот раз оно вернулось вместе с позвякиванием колокольчиков верблюдов и хлопаньем полога тента под действием самума — сильного и горячего ветра пустыни.
Он полусидел, опираясь на мягкие подушки. Слева от него сидела сестра Рагхавендра, справа — Алджернон Суинбёрн. У ног стояла обладательница глубокого женского голоса, ее лицо по-прежнему скрывал арабской головной убор.
Высокая женщина, стройная, но соблазнительная, она излучала уверенность и силу. Из-под шарфа сверкали большие ясные глаза, искрометно синие.
Она протянула руку, откинула полог тента, приятно улыбнулась и сказала:
— Неужели ты compos mentis? [18] Ты вещал о рептилиях, храмах и алмазах.
18
Сумасшедший, (лат.).
Он проверил голос.
— Я думаю... — Работает, пусть и с трудом. — Я думаю, что рассудок в порядке, хотя тело сожжено до костей. Привет, Изабель.
— Привет, Дик.
Изабель Арунделл, его бывшая невеста, ныне носила длинную белую рубашку из хлопка, белые штаны и абба — темно-зеленый арабский плащ с короткими рукавами, вытканный из самой тонкой шести. На многоцветном кушаке, опоясывавшем ее тонкую талию, висели сабля, кинжал и кремниевый пистолет. Сняв их, она опустилась на подушку, поджав ноги в сторону.