Экспедиция
Шрифт:
— Ха-ха-ха! Ы-хы-хыыы… Слава героям космоса! Жаль, ракетницы нет, сейчас бы стрельнули красную… Аборигены спасателей пришлют, весело будет.
Андрей упятился от двери и ушёл к себе. Ребятам весело, а с «господином капитаном» они будут чувствовать себя напряжённо. Почему они с ним так официальны, почему его должность у всех вызывает желание встать по стойке смирно? Может, надо по-другому строить отношения? Может, ну её, эту тиранию? Что там говорил Конфуций? Общество делится на две категории: те, кто управляет, и те, кто им подчиняется и работает. Не каждый может управлять. Критерии
То же самое утверждал Платон: люди от природы не равны, а режимов управления четыре: тимократия (власть достойных), олигархия (власть богатых), демократия (власть народа, то есть толпы) и тирания, то есть монархия. По Аристотелю, режимы управления бывают правильные (власть для людей) и неправильные (власть для себя). Он, Андрей, управлял «Сайпаном» для людей, то есть правильно, но в чём-то всё-таки неправильно. Он подумает. Полежит. Отдохнёт. Что там говорил этот чёртов африканец? Может, у него и правда простуда, а не экзопланетная экзозараза? Вот не надо было шлем снимать!
Часть 17. В туннеле
— Надя, почему ты одна? Тебе сколько лет?
— Двадцать семь, — бухнула Надя, забывая о том, что возраст женщины это её тайна.
— Так почему? Не любила никого?
— Я любила свою профессию. И работу. Диссертацию защитила. Мне некогда было, — оправдывалась Надя.
После предательства отца она никому не верила и заслужила репутацию египетского сфинкса. В Академии на неё смотрели как на подающего надежды астрофизика, вот именно так, в мужском роде. Докторская диссертация в двадцать шесть. Приглашение в компанию «Дженераль Атомикс», куда приглашают достойных из достойных. Работа, которая стала жизнью. Уютные вечера с любимыми книгами под золотистым светом «маминого» абажура. Абажур она купила в антикварном магазине, у них в Кудиново был такой же, Надя даже торговаться не стала, выложила всю сумму.
Абажур и книги были кусочком детства, кусочком счастья, которое — должно же у неё быть, ведь нельзя же совсем без счастья? Библиотеку (раритетную, бумажную) Надя начала собирать ещё на стипендию, откладывала каждую копейку и покупала книги, которые тоже были «мамины». После интерната она жила в общежитии Академии, домой вернуться не получилось, в их квартире жили другие люди. Наде открыла миловидная женщина, за её спиной маячил парень в футболке с нарисованным тигром. Тигр скалил зубы, словно говорил: «Это мой дом. А ты убирайся, пока цела».
— А где… тот, который здесь раньше жил? Уехал? Куда, не знаете? Не знаете? А вещи? Вещи какие-нибудь остались?
— Нет, конечно. Он всё забрал, — ответил «тигр».
— Не всё. Остались детские игрушки, одёжки, даже халатик японский, шёлковый, с драконами. Безделушки разные. Школьные тетрадки. Абажур старый, выцветший, — вспоминала женщина. — Мы на мусорку всё отнесли.
— А когда?
— Что — когда?
— Когда отнесли?
— Погоди… Тигран, мы когда переехали? Года четыре назад… или пять. Подождите! Вы куда? Вы его родственница? Мы правда не знаем, куда он уехал, но мы могли бы…
— Не родственница! Никто! — крикнула Надя, сбегая по лестнице. Лифты она не любила с детства. Ноги бежали по ступенькам, слёзы
Наде исполнилось двадцать семь, когда в ней проснулась женщина. Отчаянно хотелось любви, хотелось, чтобы как у всех: муж, дети, праздники, подарки, и скучать, ожидая кого-то, и чтобы скучали без тебя… На предложение участвовать в экспедиции она согласилась с восторгом: её ждали звёзды, кометы и туманности… и мужчины. Десять мужчин, считая капитана, а женщин четверо, а лететь без анабиоза, полгода туда и полгода обратно. Она непременно кому-нибудь понравится. У них просто нет выбора.
Но Надя ошиблась. Никто её не выбрал. Её прозвали Кислотой. Кислота Кислова.
Мужики они и в космосе мужики. Им хотелось в койку, а Наде хотелось романтики, мимо которой она пронеслась без остановок, как скорый поезд, в свои восемнадцать шарахаясь от мужчин как от динамита. Откуда им знать, что доктор астрофизических наук мечтает о вздохах, взорах, поцелуях и заверениях, что без неё не могут жить. Наде хотелось быть для кого-то солнцем, или планетой с постоянной орбитой. А ей предлагали стать кометой. Прилетевшей, пролетевшей и исчезнувшей.
Надя со всеми держалась официально вежливо. А ночью всхлипывала в темноте: «Почему? Ну почему? Почему всех любят, а меня никто?».
Слёз никто не видел, ледяные глаза видели все. Глаза были как звёзды: красивые, холодные, недоступные.
От мужского состава экспедиции она отгородилась стеной равнодушия. Женский состав отгородился от неё. Надя не понимала, почему. И неожиданно для самой себя влюбилась в биолога. У них похожие профессии: оба имеют дело с природой: он с земной, она со звёздной. И оба не от мира сего.
***
— Ты будешь Киндзюлене, — неожиданно заявил Юозас. — Приедем домой и поженимся.
— Прилетим, — поправила его Надя. Они не поженятся. Она никому не позволит поливать себя ликёром, ничего такого не позволит.
— Юозас, а ты… любишь ликёр?
— Ликёр? Вообще-то не очень. Не люблю. Но если тебе нравится, в Литве очень неплохие…
— Нет!! Мне не нравится. И мы не поженимся, потому что больше никуда не полетим. Семья несовместима с космосом, ты ведь знаешь. Космолётчики все одинокие.
— Мы с тобой не космолётчики. Нам можно. Биологию можно изучать и на Земле, там столько загадок… Их не разгадали даже в четвёртом тысячелетии. А астрофизика… может, ну её? Я тебе телескоп куплю, и будешь с крыши смотреть, у нас в Лаукуве знаешь какие звёзды! Мы будем жить в Лаукуве, ты выучишь литовский, я русский, а наши дети будут билингвами.
Надя молчала. Биолог истолковал её молчание по-своему:
— Я не прошу тебя отказаться от профессии. Но можно работать на Земле…
— Буду работать на Земле. Хотя оттуда… плохо видно, — улыбнулась Надя. — Хочешь, слетаем завтра к полюсу? Там не бывает облаков. Поднимемся километра на три, я покажу тебе звёзды. Близко. Так близко, как никто ещё не видел. Хочешь?