Эксперимент продолжается
Шрифт:
Описывать сам ход игры, видимо, нет смысла, так как в дальнейшем она трансформировалась в опрос по листам группового контроля, но результаты ее казались тогда каким-то чудом: даже самые слабые ученики отлично помнили весь теоретический материал и бойко отвечали на разнообразные вопросы. Сегодня этим уже никого не удивишь. Учащиеся экспериментальных классов за один учебный год изучают программу по математике IV и V классов, без запинки отвечая на сотни вопросов. Проходит еще один учебный год, и ребята с тем же успехом осваивают учебные программы VI и VII классов, не забывая при этом ничего из всего изученного за предыдущий учебный год.
Такая интенсификация учебного процесса достигается благодаря новой методической системе обучения, создаваемой и совершенствуемой вот уже в течение 30 лет. Новая
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
Давайте зададимся таким вопросом: зависят ли результаты работы школы учебные и воспитательные - от места ее расположения, от того, какой вид открывается из ее окон? А ведь это та самая окружающая среда, которая или облагораживает, или незаметно, изо дня в день подавляет, угнетает человека, особенно ребенка. Вот, например, донецкие школы No 2, 3, 13, 15, 22, 33, 53, 95 и ряд других выходят фасадами на самые оживленные магистрали города. Сотни тысяч машин, трамваев и троллейбусов проносятся мимо окон этих школ, загрязняя воздух пылью и выхлопными газами, терзая слух раздражающим гулом и дребезжанием стекол. Самое поразительное, что все классные комнаты обращены к дорогам, а рекреации, где ребята проводят короткие шумные перемены,- к скверам и жилым кварталам. Кто спроектировал такую вне здравого смысла педагогическую абракадабру? А ведь подобное бездумье типично не только для Донецка. Скажут: зачем здесь об этом?
Речь-то вроде бы о методике... Да, о методике. Но методика эта зачиналась в стенах средней школы No 6, расположенной на перекрестке бывшего Николаевского проспекта и 9-й линии.
Хмурое, казарменного типа здание, сооруженное на пожертвования горожан еще до революции и известное как Братская школа, возвышалось своими тремя этажами над окружающими халупами, из которых в основном и состояла бывшая Юзовка. Булыжный, уходящий под уклон к реке Кальмиусу Николаевский проспект был одной из самых шумных магистралей города и одновременно дорогой на городское кладбище. А в дополнение ко всему окна большинства классных комнат выходили на 9-ю линию, по которой курсировали семь маршрутов городского трамвая. Под аккомпанемент громыхающих телег, ревущего автотранспорта, звонящих трамваев и похоронной музыки и работала средняя школа No 6, которая только-только была реорганизована из мужской, наводившей страх на весь микрорайон, в смешанную. Так было ликвидировано нелепейшее решение старого минпроса о раздельном обучении.
И вот в эту школу после четырех лет преподавания в неполных средних пришел учитель, которому было поручено вести физику, математику и астрономию во всех классах - от пятого до десятого.
Как же и чем жила школа в то время? Надо сказать, что она отличалась редким подбором прекрасных учителей. Нельзя не вспомнить математика Лидию Владимировну Тимошенко, позже удостоенную звания заслуженного учителя УССР, словесника Екатерину Михайловну Берчанскую, историка Ольгу Ивановну Павлову, преподавателя украинского языка Юрия Ефимовича Корытного и "физкультурника" Виктора Ивановича Каретникова. О каждом из них можно писать повесть.
Это были последние годы учительской вольницы, когда в классных журналах стояло столько двоек и единиц, сколько их сегодня и представить себе невозможно: ежегодно в V-VII классах оставляли на второй год по 5-7 человек, что считалось вполне нормальным. Бывало и больше, но это уже осуждалось. Успеваемость же в процентном исчислении находилась на отметке 82-83%. Не касаясь общего состояния дел в школе тех лет, отмечу только, что тогда уже обнаруживалось сползание к процентомании, разгул которой начался после 1960 г. Важность этой детали станет понятной из последующего рассказа.
Первые же месяцы работы в СШ No 6 выявили угнетающую картину: треть учеников в каждом классе никак не реагировала на двойки, смирившись с уделом будущих второгодников. Какими усилиями можно было расшевелить эту инертную массу? Ужесточением требований? Бессмысленно. О том, чтобы оставить все как есть,
Сказать, что кабинет физики наводнился отстающими, нельзя, но сюда все чаще стали приходить самые слабые ученики. В классе отвечать им было неудобно, а в доверительной, неофициальной обстановке - проще, спокойнее.
Каждый готовил 1-3 параграфа, но параграфы-то были у каждого свои! И это оказалось принципиально важным: сдавая "свои" параграфы, эти ученики по несколько раз прослушивали ответы товарищей, которые шли следом за ними. Удивительное это состояние - слушать то, что уже ответил и что вроде бы неплохо знаешь. Это ведь возвращение к пройденному, но на ином качественном уровне осмысления. Это похоже на то, что испытывает учитель, многократно прослушивая ответы учащихся.
И наконец произошло долгожданное: лед апатии тронулся, в классе стали чувствоваться перемены в распределении сил. Традиционные молчуны и записные двоечники вдруг преобразились. Поднимают руки, с готовностью формулируют любой закон, предлагают для решения задач необходимые формулы и даже(!) дополняют ответы отличников.
Сколько в это было вложено труда, сейчас и вспомнить страшно, но за первым шагом последовал второй: была изменена система оценивания. В специальных ведомостях фиксировались три верных ответа у доски. Один из них был обязательно связан с решением задачи. Три отметки в ведомостях трансформировались в одну общую, записываемую в классный журнал. Но при этом двойка выставлялась и в дневник и в классный журнал сразу. Если ученик получал кряду три двойки, то он теперь был обязан ответить во внеурочное время по всей теме, в которой обнаружился пробел, а это 5-10 параграфов. Отказ отвечать во внеурочное время исключался: после трех двоек ученик в классе к доске не вызывался. Параграфы же накапливались.
Эго была не просто жесткая, но жестокая система, и от этой жестокости больше всех страдал сам учитель: ведь он должен был безвыходно с утра до вечера находиться в физическом кабинете. Когда никого не было, мастерил, делал стенды, готовил лабораторное оборудование. Работы всегда хватало. Но все, кто получил три двойки, знали: в кабинет можно было прийти в любое время, их ждет учитель, который выслушает спокойно, без упреков и подвохов, а если надо, еще раз объяснит непонятое. И теперь не на кого было злиться, кроме как на свою лень и нерадивость, если двойка оказывалась не исправленной к концу четверти. Поэтому услугами бесплатного репетитора не пользовались только уж отдельные уникумы. В слове репетитор не вижу ничего предосудительного, ибо repeter (фр.) означает "повторять". Такая позиция давала независимость, позволяла требовать понимания и уважения к себе и своему труду и от родителей учеников, и от администрации школы, и от классных руководителей, тем более когда в классах находились "живые результаты" такой работы - не успевавшие по другим предметам имели хорошие оценки и по физике и по математике. В чем же можно обвинить учителя-экспериментатора, отдающего свое время и самого себя каждому, у кого есть хоть малейшее желание учиться успешно? И все же уязвимое место нашли в системе выставления оценок. Она в корне отличалась от традиционной, но, как ни странно, сами ребята на нее не роптали. В ней было что-то от игры - число учащихся, получавших оценки на уроке, увеличилось в 2-3 раза и доходило в отдельные дни до 12-15 человек. Правда, и ответы несколько сокращались по объему, но в совокупности одна оценка в классном журнале отражала значительно больший материал, чем при обычном опросе. Вот эта-то парциально уменьшенная норма одного ответа и создавала иллюзию легкости получения высокой отметки, а то, что теперь ребятам приходилось серьезно готовиться к каждому уроку, воспринималось как само собой разумеющееся: так и должно быть, как же иначе? Хотя это "иначе" было сплошь и рядом на практике, а должное лишь в теории.