Эксперимент

Грот Дарина

Лилит размышляла о своём предательстве: она целовалась и обнималась с другими. Но её мучал вопрос, а было ли это предательством? Предательство – это подрыв самого важного чувства в любых отношения между людьми – доверия. Она не могла понять, точно ли она сломала эту нить веры к себе. Левиафан ведь был в этом клубе, он следил за ней. Для Лилит это значило только одно – доверия не было изначально. По сути, она не могла его предать без доверия. Но факт того, что он услышал её ложь, был упущен из логической цепочки Лилит. Она не знала об этом. Но всё равно, её разум тщательно искал оправдание совершенным поступкам.

Оправдание – жалкая попытка внушить обиженному человеку свою невиновность. Ничтожная уверенность в себе, «это случайно» или что-нибудь в этом

духе, – но самосознание так трудно обмануть. Нужно быть первоклассным гипнотизером, чтобы обхитрить самого себя. Лилит не была такой. Каждый раз, как только очередное оправдание её действий появлялось в голове, самосознание тут же разбивало его в дребезги, вместе со всеми фактами. С огромным ужасом, в сердце и голове, она всё больше понимала, что она была не права. Её выходка была совсем уже не шуточной, она действительно была очень серьезной.

Единственный враг, борец, который ну никак не хотел соглашаться с решением позвонить и извиниться – это была гордость. А как бороться со столь сильным соперником? Очень легко сказать «переступи через себя», но сделать это практически невозможно. Гордыня – чувство, не имеющее права на существование в данной ситуации. Но как, как объяснить это самому себе? Как доказать себе, что ты не прав, когда вся сущность трубит обратное? Провести глубокий внутренний диалог с самим собой – бесполезный трюк. Собственное «Я» всё равно переспорит. Непомерная любовь к своим достоинствам, считающая, что они были оскорблены – страшно чувствовать это и понимать. Лилит хотела так понимать и чувствовать, но она знала, что это была очередная самозабвенная ложь.

Внутри её разума разразилась такая война, что Лилит практически не могла терпеть всё это, ведь она знала, почему Левиафан так себя повел. Он должен был заставить её прийти первой. Но не просто прийти, а осознано, поняв всю гадость своих поступков. Этот жутко надоедливый диалог, внутри себя, девушка пыталась глушить.

Левиафан каждую ночь приходил к ней, когда она спала. Он беспокоился, боялся, не доверял и следил. Каждую ночь, его ногти продирали кожу на ладонях, от того, что он видел. С каждой следующей ночью, он всё больше начинал чувствовать вину. Каждую ночь, его рука тянулась к её лицу и останавливалась в полу-сантиметре, и бесчувственно опускалась вниз. Каждую ночь, он хотел обнять её, прижать к себе и сказать: «Милая, давай забудем!» Но нет! Цель оправдывает средства.

Он был твердо намерен не показываться ей до тех пор, пока она сама не придет и не извинится. Окно, оставленное открытым на ночь зимой, говорило ему об обратном. Он ждал её, а Лилит ждала его.

Никто не хотел уступать друг другу.

Мормо Левиафан запомнил как самого близкого и лучшего друга, но его слова он уже не помнил. Может он и хотел их помнить, но не мог, слишком он был зол и обижен на любимую девушку. Они оба погибали друг без друга, медленно и мучительно, но переступить через себя, дано не каждому.

– Алло, бабушка! – позвала Лилит в трубку.

– Здравствуйте! – ответил совершенно незнакомый мужской голос.

– С кем я говорю? – спросила Лилит.

– Сторож, мадемуазель. Я слежу за этой квартирой уже месяц! – ответил голос.

Лилит вздрогнула, на лице изобразилась скорбь.

– Почему… что случилось с хозяйкой квартиры? – тихим голосом спросила Лилит.

– Хозяйка уже как месяц умерла, а я слежу за имуществом до появления наследников, Вас, как я понимаю. Вы…

– Я Вам… потом… перезвоню – Лилит положила трубку и уставилась прямо перед собой.

У неё был шок и она чувствовала себя опустошенной.

– Боже ты мой! Милая моя старушка, я совсем про тебя забыла…как я могла? – слезы брызнули из глаз.

Лилит схватилась за голову и уткнулась в колени. Её рыдания разорвали бы душу любому, кто её услышал. И Левиафан её слышал, и боролся с собой, чтобы не побежать к ней…

– Как же я ненавижу себя! Бабушка, милая моя, любимая бабушка! Я даже не позвонила тебе ни разу за последние два месяца, потому что была слишком занята Левиафаном. Мне нет прощения! Он прав,

я настолько бессердечная, что ни разу не позвонила старому человеку, единственному родному и близкому мне, не спросила как её здоровье. Старенькая бабушка, она была совсем одна…что б я сама отправилась к ней за такое отношение! Я потеряла единственную опору! Я так виновата перед тобою, бабушка! Что мне делать теперь, как мне жить дальше? Вы покинули меня, все вы, мама, папа, ты, Жаклин и Левиафан. Вы все мертвы! А я вас так сильно любила! И это так больно, это просто так не пройдет и не забудется, эту боль нельзя перешагнуть или перепрыгнуть и пойти дальше со спокойной душой. Мне придется прочувствовать всё, чтобы появились шансы жить дальше. Бабушка, милая моя, но я не хочу жить дальше, понимая, что тебя больше нет. Это так тяжело даже звучит – жить дальше. Где мне найти эти силы, чтобы существовать, чтобы ты меня простила? Как, как пережить, то, что я так поздно узнала? Меня уже жрет чувство вины, оно просто отрывает от меня части, закидывает в рот и жуёт, так противно и надменно. А я чувствую эти оторванные части, как острые зубы вины режут их и перемалывают, тщательно пережевывая. Это моя вина, моя! Если бы я позвонила, если бы я не забыла о тебе, я успела бы быть рядом с тобой в столь трудный час! То, что я сейчас испытываю, бабушка, это не стыд, это намного хуже, я даже не знаю как это назвать. Бесчестье, позор, срам и безнравственность – всё в одном флаконе и всё это внутри меня. А ведь ты не это пыталась вырастить во мне… я твой позор. Как же мне совестно за то, что я ничего не сделала, только развлекалась. И прощения не могу вымолить, потому что тебя больше нет, разве что у твоей души, но простит ли она меня? Господи, месяц назад…целых тридцать дней я жила и ни о чем не заботилась, а должна была кое о ком позаботиться! «Некому даже стакан воды подать» – прости меня бабушка, что эта поговорка оказалась про тебя, я никогда не думала, что так произойдет…Меня все оставили…я заслужила это! Но бабушка, она точно не заслуживала остаться одной в такой момент. Я виновата в этом! – Лилит рыдала, она захлебывалась слезами.

В тот момент ей так не хватало Левиафана или Жаклин. Но их не было рядом. И она не могла им позвонить. Лилит была уверена, что бывшая подруга просто отвернется от неё, ещё и скажет мало тебе. Левиафан… а что Левиафан? Пока она не извинится, он будет её игнорировать, и Лилит с ужасом понимала это.

«Какая же она странная. Она убила Мормо, собственными руками, и не чувствовала никакой вины. Бабушка, которая умерла сама, от старости, вызывает у неё такое горе…», Левиафан как всегда был рядом, только вот Лилит этого не ощущала.

Она залезла в ванную и закрылась шторкой. Струйки горячей воды были направлены на лицо. Ей хотелось утопиться. Но спасательный вопрос «а что это изменит?» был припасен в подсознание на такие вот случаи.

Лилит продолжала плакать. В её голове постоянно кружились просьбы к Левиафану, чтобы он пришёл. Пусть он ничего не стал бы ей говорить, пусть бы не дотрагивался до неё и не стал бы смотреть в её сторону, но чтобы он хотя бы посидел рядом. Лилит была даже согласна не видеть его, лишь бы только чувствовать, что она не одна. Но произносить эти мысли вслух девушка так и не решалась. Она ударила кулаком по стенке, уткнулась в колени и снова зарыдала.

Левиафан не сумел пока натренировать свою бессердечность и ему тоже было плохо. Он слушал всё это, он чувствовал и понимал, какого ей сейчас. Его сердце сжималось от тоски, а эго кричало: «Нет, нет! Не поступай со мной так! Как ты можешь переступить через меня? Я – это ты! Ты идешь сам себе по голове!» Но Левиафан наступил огромной ногой на эго, с бессильем в глазах, растоптал его.

– Лилит…– прошептал нежный мужской голос за шторкой.

Она вздрогнула и отдернула препятствие, мешающее увидеть ей того, кого она уже неделю хотела увидеть, услышать и почувствовать. Левиафан сидел на полу, опираясь на стенку, его глаза были полны тоски. У него тоже был траур – он убил свое эго, чтобы прийти к возлюбленной.