Эксперт № 23 (2013)

Эксперт Эксперт Журнал

Как если бы на ее месте простиралась океанская пустыня. При всем максимализме такой позиции так жили многие поколения эмигрантов — не только из России. Прошлого больше нет, надо строить новую жизнь под новым небом. Жанр «За безопасным сидя рубежом, ты лаешься, как пес из-за ограды» — он, возможно, гражданственный, но до боли нетворческий. Творческий — это когда

есть понимание, что началась новая жизнь и новые поприща. Так поступали не только лучшие научно-технические таланты из русской эмиграции — Зворыкин, Сикорский etc. (представителям научно-технической мысли это проще и естественнее). Так поступали и представители культуры. Бердяев, Булгаков, Франк создавали свое, свидетельствуя о величии России в изгнании. Солженицын, изгнанный из СССР на пике борьбы с режимом, в эмиграции отдался писанию узлов «Красного колеса», что было воспринято и там, и тут, и в ЦК КПСС, и в либеральных кругах СССР и Запада как малопонятный уход от противостояния коммунизму. Насущное значение узлов было хоть как-то понято (и очень не всеми) десятилетия спустя.

То обаяние и авторитет, которым пользовалась — хотя бы во фрондирующих кругах СССР — русская эмиграция, связаны не только и не столько с тем, что эмигранты наряду с прочими гражданами свободного мира имеют богатый доступ к предметам ширпотреба, вплоть до стереофонических унитазов, а также наслаждаются, опять же наряду с прочими гражданами, неподцензурной прессой. Тем более это не тот аргумент, который может обаять сейчас, когда и стереофонические унитазы, и неподцензурный интернет доступны и гражданам РФ, несмотря на гнет режима. Обаяние было связано с тем, что «Русское зарубежье — это большой духовный мир, что там развивается русская философия, там Булгаков, Бердяев, Лосский, что русское искусство полонит мир, там Рахманинов, Шаляпин, Бенуа, Дягилев, Павлова, казачий хор Жарова, там ведутся глубокие исследования Достоевского (в ту пору у нас вовсе проклятого)». Сегодня в лучшем случае можно сказать, что духовный мир что в метрополии, что в эмиграции так себе, а если иметь в виду духовность

айфона и совриска, так она везде одинакова.

И различие в масштабах между борцовской эмиграцией Березовского и более мелких лондонских подберезовиков и эмиграцией Бердяева, Бунина, Деникина, Солженицына не может не впечатлять. А равно и не провоцировать вопрос, по какой категории проводить свежих эмигрантов Гуриева и Каспарова.

Разница в масштабах и значении проистекает от того, что борцовская эмиграция не может жить без конкретного сегодняшнего кремлевского режима — мы заранее предлагаем проставить все возможные оценочные эпитеты, нимало не стесняясь в выражениях. Тогда как высокое изгнание живет без такого сиюминутного огляда, что дает существенно большую свободу и независимость.

Зависимость же от каждого кремлевского чиха порождает то, что мы видим хоть здесь, хоть в Лондоне, Париже и иных местах. Беспрестанное мельтешение, сиюминутное реагирование на всякое действие, а равно и бездействие русского медведя. Перманентная кампанейщина. «Поднято гнева масс — 3» (а отчитываться надо, учет и контроль — основа не только социализма). Ежедневная беатификация лиц и организаций, не в полной мере заслуживающих быть причисленными к лику блаженных. И всеразъедающая ложь свободолюбивого агитпропа, по лживости не уступающего (а порой и превосходящего) правительственный. «Я выбрал свободу» предполагает «Удались от зла и сотвори благо», «Куда — не знаю сам; давно молчу и вижу; // Навек оставлю Рим: я рабство ненавижу», но в нынешнем освободительном варианте оно предполагает исключительно удаление от одного зла с целью приближения к другому. Причем предпочтительность второго первому далеко не для всех очевидна.

При отсутствии внутреннего содержания и внутренних потенций к самостоятельному творчеству от перемены ПМЖ и даже от перемены благодетеля мало что меняется и уж выбор свободы точно не достигается. Сколько ни раздавай интервью мировым СМИ.