Эксперт № 30 (2014)
Шрифт:
Где искать деньги
Стоит вообще отвлечься от налогов и взглянуть на нехватку денег в бюджетах пошире. Почему, к примеру, в таких случаях всегда заходит речь о повышении налоговой нагрузки, но никто и не требует, чтобы госкомпании платили приемлемые дивиденды? Росимущество не первый год бьется за то, чтобы госкомпании платили дивиденды исходя из прибыли по МСФО, а не по РСБУ, но абсолютно никто из высших лиц не поддерживает усилий этого ведомства. Между тем речь идет о десятках миллиардов рублей: для примера можно взять «Транснефть», которая по итогам 2013 года заплатила в качестве дивидендов 7,9 млрд рублей — это 70,16% чистой прибыли по РСБУ, или всего 5% (!) по МСФО. Плати «Транснефть» рекомендованные Росимуществом 25% чистой прибыли от МСФО, акционеры, главный из которых государство, получили бы 40 млрд рублей.
Наконец, прежде чем искать источники повышения доходов, неплохо бы разобраться с расходами. В Минфине говорят о необходимости в 2016–2017 годах сократить все расходы по госпрограммам на 2% — с тем чтобы министерства и ведомства сами
«Оптимизация — краеугольный камень нашей бюджетной системы, — говорит Александра Суслина. — Не секрет, что эффективность наших бюджетных расходов достаточно низкая. Существуют оценки МВФ, показывающие, что порядка 30 процентов средств, выделенных на образование и здравоохранение, расходуется неэффективно. Другой пример — расходы на Олимпиаду, которые, по разным сведениям, в три-пять раз превысили смету. Отдельного внимания заслуживает вопрос госзакупок и прозрачности проведения тендеров на господряды. Упомянутые фонды не успевают потратить в силу несовершенства механизмов реализации госпрограмм. Особые экономические зоны — это и “зоны повышенного риска” для бюджетной системы. Несмотря на огромные ресурсы, потраченные на создание ОЭЗ, и масштабные льготы для резидентов, многие ОЭЗ совершенно неэффективны».
Ярослав Лисоволик соглашается, что главная проблема российского бюджета не в налоговой, а в расходной части. «Понятно, что с точки зрения технической имплементации легче повысить налоги и в краткосрочной перспективе стабилизировать бюджет. Но в среднесрочном плане для совершенствования бюджетной системы ключевым является рост эффективности госрасходов, особенно по крупным инфраструктурным проектам, — говорит главный экономист Duetsche Bank в России. — Должны быть определены критерии эффективности, согласно которым можно было бы регулярно публично оценивать эффективность расходов на такие цели. И Минфин предпринимает определенные шаги для этого: так, разработана концепция Открытого бюджета, которая может дать позитивный эффект. Но мне кажется, что усилия по повышению налогов не должны уменьшать усилия по более эффективному расходованию средств». Минфин можно понять: повысить собираемость налогов сложнее, чем просто поднять ставки. Но повысить собираемость легче, чем добиться эффективного расходования средств, — особенно в условиях, когда в правительстве нет единства и каждое ведомство заинтересовано только в своем финансировании. «Все последние годы, особенно после кризиса 2008-го, при обсуждении бюджета каждый раз встает вопрос об увеличении расходов, финансировании новых госпрограмм и проектов, а вопросы повышения эффективности откладываются до лучших времен либо в результате “оптимизации” объем расходов даже увеличивается, — иронизирует Дробышевский. — Мы считаем, что консервативный подход при формировании бюджета на очередной финансовый год является полностью оправданным, а если бюджет сможет собрать вследствие более высокого роста экономики дополнительные доходы, особенно не нефтегазовые, то их расходование — это вопрос отдельного решения и корректировок бюджета уже в течение года. Гораздо хуже ситуация, при которой мы сверстаем оптимистичный бюджет, а потом вынуждены будем сокращать обещанное финансирование».
О том, как запоздало повышается эффективность расходов на Олимпиаду, может рассказать реальный сектор: не один и не два подрядчика столкнулись с тем, что им не платят за уже сделанные работы. «Не давать денег» — не лучший способ повышать эффективность госрасходов. Начать можно с малого: заставить государственные фонды, корпорации и ведомства хотя бы ежеквартально публиковать информацию о соответствии расходования средств плану, усовершенствовать механизмы реализации госпрограмм, повысить ответственность чиновников. А вот когда не менее 90% средств, выделенных бюджетом, будет работать, а не лежать на счетах, можно будет поговорить и о повышении налогов.
О параллельной реальности Александр Привалов
section class="box-today"
Сюжеты
Страсти по ЕГЭ:
Вместо теории заговора
Сдались
/section section class="tags"
Теги
Страсти по ЕГЭ
Общество
ЕГЭ
/section
Всё Божья роса. Присказка о «наконец-то честном ЕГЭ» — вот и всё, что через месяц осталось от гомерического провала на выпускных экзаменах, где чудовищно низкие результаты принудили начальство задним числом резко снизить минимальные требования к выпускникам. Какая, мол, радость, что прежде ЕГЭ был нечестный, а теперь получился честный! — и вице-премьер Голодец специально благодарит регионы, более других преуспевшие в явлении честности. Правда, одновременно она гордится тем, что число школьников, не получивших аттестаты, осталось на прошлогоднем уровне (не будь задним числом снижены планки по русскому языку и математике, без аттестатов было бы на порядок больше ребят), но это пустяки;
figure class="banner-right"
var rnd = Math.floor((Math.random * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Есть планы практические, негромкие. Они сводятся к более или менее откровенной легитимации сложившегося положения. Вот пишут люди на форуме: «Региональное управление образования снизило критерий сдачи ГИА (за девятый класс) по математике до трёх баллов из 38 возможных. Большинство детей написало на 4–7». То есть человек, получивший по математике, на старые деньги, то ли кол, то ли кол с минусом, с полного одобрения начальства переходит в десятый класс, где растворится в большинстве точно таких же. А там что с ними будет? Известно что: ещё два года — и ЕГЭ; но не такой, как нынче, а дифференцированный по степени сложности. Уже следующим летом школьники смогут выбирать уровень экзамена по русскому и математике: базовый, необходимый для получения аттестата, или продвинутый — для поступления в вуз. Ясно, что таким образом будет окончательно закреплена «удовлетворительность» ничтожной горстки баллов. Решение двух простеньких арифметических задач — или соответственно правильная расстановка букв «о» в словах корова и собака — будет означать успешность усвоения многолетних школьных курсов, то есть «обязательность» этих курсов окончательно станет фикцией. Официально. Строго по закону.
Мне эти планы не нравятся по многим причинам, но в пандан к новоявленной честности ЕГЭ назову лишь одну: они нестерпимо лицемерны. Добро бы сказали: мы не умеем (не считаем нужным, не можем себе позволить по деньгам — здесь не важно) как следует преподать школьную программу большинству детей. Поэтому — вот вам школы совсем простенькие: азы и физкультура; вот школы посложнее — с начатками истории и/или физики; вот школы в полном смысле слова. Где ребёнок может и хочет учиться, там пусть и учится, но уж спрашивать станем всерьёз, и аттестаты, прощения просим, будут разные. Так было бы хоть честно. Но неустанно твердить о «всеобщем среднем»; больше того, объявлять выравнивание качества образования во всех школах страны главной целью всей своей деятельности и при этом вот так девальвировать само понятие среднего образования — это, по-моему, слишком смелый перебор.
Но есть и планы высокоторжественные — многоколонные, как Коринф. По информации «Известий», в Минобре готов приказ об утверждении стандарта среднего общего образования. Нынешнего (окончательного?) варианта стандарта публике не показывают — и понятно почему: судя по цитатам в газете, стандарт остался примерно тем же, каким вызвал четыре года назад всероссийский скандал, — зачем же рисковать повторением шума? Утвердят, а уж потом — шуми не шуми… Так вот, помимо многого другого (в школе ученику должны будут привить российскую гражданскую идентичность, чувство ответственности перед Россией, толерантность, «умение использовать средства информационных и коммуникационных технологий в решении когнитивных, коммуникативных и организационных задач», экологическое мышление — и ещё, и ещё, без конца) новый стандарт разъясняет нам, что такое базовые и углублённые уровни. Скажем, школьник, освоивший на базовом уровне математику, должен будет знать «о месте математики в мировой культуре и современной цивилизации, а также о способах описания на математическом языке явлений окружающего мира». Позвольте, о месте математики в культуре будет судить тот самый школьник, которому ставят удовлетворительную оценку за ответ на вопрос, сколько сырков по 16 рублей можно купить на сотню? Да, тот самый. А по русскому языку базовый уровень — это умение «анализировать текст и историко-культурный контекст произведения и творчества писателя». Позвольте, но ведь в этом году планку «трояка» по русскому пришлось снижать в полтора раза; большинство выпускников не в состоянии толково изложить два прочитанных абзаца! Отстаньте. Проанализируют любой контекст как миленькие.
Это уже не лицемерие: лицемерие — штука бытовая, оно не бывает таким грандиозным. Это полноценный уход в какую-то параллельную реальность, не связанную с нашей злосчастной школой ничем, кроме общего начальства. В нём-то и беда. Кабы эти энтузиасты «усвоения ребёнком различных языков культурной символизации как языков его индивидуально-личностного общения с миром культурных ценностей» чирикали где-нибудь в особом помещении, ими бы все только умилялись — и даже чаяли от них пользы в неопределённом будущем. Но они близки к начальству, иные из них и сами суть начальство, и насильственным наложением своих грёз из параллельного мира на нашу юдоль слёз они — будто нарочно! — вышибают из неё последние остатки здравого смысла. Как иначе назвать вышедшую сейчас на оперативный простор реформу педагогического образования? Педвузы фактически превращаются в педучилища; длительность обучения будущих учителей сокращается за счёт числа и объёма специальных предметов. Словесники, не обученные ни риторике, ни стилистике, не читавшие по-старославянски и пробежавшие курс современного русского за два семестра; учителя математики, недалеко ушедшие за забор линейной алгебры, — да с ними будущие школьники и вовсе писать и считать разучатся! Но в параллельной реальности это никого не огорчает.