Эксперт № 31 (2013)

Эксперт Эксперт Журнал

Этот сюжет, как и сюжет с омбудсменом Титовым, как и попытки «уговорить» ЦБ поработать над снижением цены денег, показателен тем, что в рамках сложившейся системы все попытки ее исправить потерпят неудачу. Всегда находится масса причин, по которым опасно разрушать то, что работает. А суть этого сопротивления заключается в том, что система не хочет создавать себе конкурентные субъекты. Требуется некое радикальное решение, которое создаст субъекта изменений вне сложившейся системы распределения ресурсов.

Здесь важно вспомнить, что именно на местном уровне формируется значительная часть того, что определяет уровень жизни граждан: системы медицины, образования, ЖКХ — их цену и полезность граждане чувствуют каждый день на своей собственной шкуре. Надо дать им возможность в какой-то степени самим определять,

какого качества будут эти услуги и в каком они нужны количестве. Сегодня, например, всерьез обсуждается возможность платности услуг дошкольных учебных заведений (см. «Налог без представительства» на стр. 76). Для бюджета средней семьи это большой удар. Но муниципалитеты, скорее всего, действительно не имеют денег для субсидирования арендных ставок, услуг ЖКХ и проч. Мы полагаем, что надо дать гражданам возможность решить, что они готовы скинуться и ввести специальный муниципальный налог, если хотят, чтобы эти услуги были бесплатными. В этом их решении будет и желание видеть свой город молодым, и желание заплатить за это. И для целей демократии очень важно, что, когда люди сами решают платить за что-то из собственного кармана, они чувствуют себя куда более уверенно, требуя иного распределения более масштабных налоговых поступлений. Это будет не «школа» демократии, а реальная демократия. И, кстати говоря, уже есть прецеденты, когда так ведут себя частные компании: перемещая офис и налоги в определенные города, они договариваются с администрациями о конкретных направлениях трат этих налогов.

Западники и почвенники: новая партийная система

Дееспособность российской партийной системы невелика. В ней есть какая-то наперед заданная вторичность. Партии почти всегда следуют в фарватере исполнительной власти, в лучшем случае — президентской власти, они не предлагают собственной повестки. Базовые идейные принципы смутны даже у коммунистов, давно дрейфующих от целостной идеологии своих предшественников в сторону какого-то салата из справедливости, красных галстуков, мягкого национализма и советских принципов хозяйствования. С другой стороны, недавно созданная «Гражданская платформа» Михаила Прохорова до сих пор не обозначила своего отношения к российскому бизнесу, чего тот, естественно, от этой партии ждет, ограничиваясь невинными и абстрактными заявлениями о необходимости эффективного хозяйствования и правильных институтов. Ведущая партия, «Единая Россия», едва ли не демонстративно отказывается от провозглашения своих базовых принципов, по-видимому, опасаясь потери каких-либо частей своего обширного электората. Что же говорить о десятках вновь создаваемых политических партий, стимулированных недавно принятым соответствующим законом? Нужна ли стране, обществу такая партийная система? Нужна ли она вообще, может, нам и не следует пытаться скопировать (сымитировать?) западную систему?

В Европе политические партии складывались в связи с разным пониманием того, как надо решать ключевые проблемы их стран. Происходило это в основном в XIX веке. Борьба рабочего класса за свои права, противостояние жесткому капитализму — вот главное содержание политической жизни тех времен. Отсюда — социалистические идеи. Именно рабочие, социалистические партии, часто рожденные из профсоюзов, фактически стали основой партийной системы во многих странах Европы. Непрерывная классовая борьба — основная линия западной политической жизни последних двух веков. Сейчас, конечно, наблюдается определенное вырождение — классы стерлись, эксплуатация давно предельно смягчена, поэтому и партии стали похожи друг на друга.

В России есть свой фронт политической жизни и общественной дискуссии, ему уже несколько веков. Западники и почвенники, две головы российского орла.

Можно вспомнить Грозного и Курбского, можно двинуться еще дальше, во времена Ивана III. Копировать Европу или строить свое, открывать границы для чужестранцев или охранять самобытное, искать идеалы на Западе или держаться во что бы то ни стало своей веры, не ждать от народа ничего хорошего или пытаться опереться на его ценности. Вот неполная повестка идейной борьбы двух реальных политических партий России. Принципиальной

идейной проработанности эти партии достигли ко второй половине XIX века. Борьба была предельно жесткой и бескомпромиссной. Попытки примирения, например абсолютно выдающаяся «пушкинская» речь Достоевского (1880 года), призывавшая, не отказываясь от своих убеждений, поставить во главу угла интересы России, ее народа, и тем самым избежать национальной катастрофы, успехом не увенчались.

Революция 1917 года — это кульминация западничества в России. Поскольку большевистский советский проект — это, конечно, проект западнический, возможно, вершина социалистического проекта.

Любители исторических циклов обычно смакуют историю России в терминах прорыв—откат. Прорыв — открытие Европе, насильственное внедрение технических, военных и прочих достижений, откат — отказ от многих достижений, в первую очередь политических, консервация аборигенской отсталости. С таким пониманием исторических циклов России можно и поспорить. Поскольку статья не об этом, отложим спор на потом. Отметим лишь, что, по нашему мнению, циклы, скорее, заключаются в чередовании открытости (западнического прорыва) и традиции (освоении результатов прорыва в рамках своей идентичности, своего исторического опыта). Если бы страна на протяжении своей истории переживала после прорывов равномощные, но с обратным знаком откаты, она не могла бы развиваться, она не освоила бы шестую часть суши, она не достигла бы огромной степени могущества в XX веке.

Собственно, это чередование мы наблюдали в прошлом веке. Сталин выступил, несомненно, как почвенник. Он отказался от идеи мировой революции, восстановил империю, сконцентрировался на внутренних проблемах. Чтобы сделать это, он уничтожил, политически и физически, западников, осуществивших революцию 1917 года. Но он же организовал беспрецедентно быструю индустриализацию, в ходе которой, например, американскими и европейскими специалистами было построено за несколько лет более 500 заводов.

Следующая наша революция, 1991 года, — опять западнический проект. Западники непосредственно находятся у власти или идеологически контролируют власть в России последние 25 лет, начиная с горбачевской перестройки.

Однако они истощились. Достаточно сравнить масштабность реализуемых проектов в начале эпохи их доминирования, например приватизацию 1990-х, с проектами нынешними, слабыми, иногда даже имитационными, вроде реформы среднего образования. Однако в их руках по-прежнему инструменты формирования общественного мнения, «экспертные» институты, значительная часть ключевых позиций в исполнительной власти по управлению хозяйством. Они истощились, но продолжают контролировать власть. В этом и кроется причина того, что страна забуксовала.

Как сегодня можно охарактеризовать западническую и почвенническую позиции в российской политике?

Западники обращены наружу, их политический вектор — внешний. Экспансия — их главный экономический инструмент. Они стремятся встроиться в мировые экономические сети. В принципе, это неплохо и важно. Нынешняя слабость России — экономическая, технологическая, идейная — требует компенсирующих факторов, их предлагается искать на Западе. Однако есть опасность: мировые сети могут высосать оставшиеся у России силы, вместо того чтобы придать ей новых сил. Вступать в большую игру со слабыми картами на руках чрезвычайно опасно. Впрочем, возможно, некоторые западники и не считают безусловно необходимым сохранение России как самостоятельного мирового субъекта.

Вектор почвенников направлен внутрь страны. Развитие собственной территории с опорой на собственные силы. Развитие национального капитала, а не ставка на иностранный. Большая часть российского бизнеса, особенно производственного, — почвенники. Это видно, например, по той дискуссии, которая идет вокруг денежно-кредитной политики. Денежные власти, а также большинство финансистов, банкиров (западники) устраивает нынешнее положение дел в кредитной сфере; промышленники (почвенники) крайне недовольны запредельным уровнем процентных ставок по кредитам. В социальной сфере западники хотят предельно либерализовать образование и здравоохранение (фактически сделать преимущественно платными), почвенники выступают за сохранение того уровня социальных гарантий, который был достигнут в советское время.