Эксперт № 43 (2013)
Шрифт:
— Я вообще этого деления не признаю. Какое имеет значение для вас как для потребителя, частное или государственное то учреждение, куда вы пришли? Вы должны знать, какая помощь вам будет обеспечена. У нас этот страх — что в частных клиниках что-то не так — остается. Например, частная медицина не имеет права вести психиатрию. Почему в Штатах это можно, в Швейцарии можно, а у нас нет? Почему у нас считают, что психиатры, работающие в частных клиниках, более «развращены», чем те, которые работают в госсекторе? Но ведь основные нарушения сегодня происходят не в частной, заметьте, медицине.
— Разница в том, что частные клиники оказывают только платные услуги населению.
—
— Хорошо, считается, что, например, в Центре имени Бакулева окажут более квалифицированную медицинскую помощь, чем это сделает кардиолог в какой- нибудь частной клинике.
— Я бы не хотел называть конкретные имена и клиники, потому что там работают уважаемые люди. В «какой-нибудь» — может быть, да. Но сегодня частная медицина — это большие деньги, желание у инвесторов в нее вкладывать колоссальное. И результат уже есть. Мы можем оказывать высокотехнологичную помощь так же, как и в ведущих государственных учреждениях. Другое дело, что государство пока не допускает нас к системе государственного медицинского страхования и не позволяет лечить больных по госзаказу — несмотря на то, что государство нас аттестовало и у нас есть лицензия на оказание высокотехнологичной медицинской помощи. Нам говорят: вот в 2015 году частные клиники включат в систему государственного медицинского страхования… Но почему не сейчас?
Мы открыли первый в стране частный онкологический центр, у нас стоит уникальное оборудование, которое мало где есть в мире, — ПЭТ-КТ (позитронный эмиссионный томограф, совмещенный с компьютерным томографом), который позволяет определить локализацию воспалительных и опухолевых процессов в тканях организма, ОФЭКТ, так называемая гамма-камера, на которой делают сцинтиграфию — исследование, позволяющее с помощью введения пациенту радиоизотопного препарата оценить функцию различных органов и увидеть новообразования в костях на ранней стадии. У нас установлены два линейных ускорителя фирмы Varian — самые современные на сегодня аппараты, с помощью которых можно за один сеанс облучения (метод Single Dose) разрушить опухоль. Это некая альтернатива хирургии — опухоль удаляется с помощью точно направленного луча с минимальным повреждением здоровых тканей. Данный метод используют чуть более двух десятков больниц в мире. Достаточно широко применяемое сегодня оборудование предыдущего поколения — такое, как гамма-нож, — не позволяет это делать столь же качественно и точно. Консультантом отделения лучевой терапии у нас является профессор Цви Фукс — один из лучших радиотерапевтов мира, он возглавлял
У нас в клинике точно лучшая в России среди медицинских учреждений и одна из лучших в Европе IT-система. У нас реализована система управления «Smart-клиника» с электронной системой передачи данных больших объемов. «Smart-клиника» предполагает централизованное управление инженерной и IT-инфраструктурой здания. В настоящее время аналогов у нее в России нет. В smart-операционных во время операции производится видеозапись операционного поля, фиксация показаний всех приборов, регистрация лекарственных препаратов, которые вводятся во время операции. Наиболее интересные операции могут транслироваться через интернет, при этом возможно удаленно проконсультироваться с ведущими российскими и зарубежными коллегами. Вся информация об операции доступна пациенту. Smart-палаты оборудованы системами дистанционного управления, действующими по принципу «умного дома».
Мы планируем через несколько лет построить еще один онкологический центр в Московской области, установить там циклотрон — мини «ядерную станцию» для производства радиоизотопных фармпрепаратов. Стыдно сказать, в нашей ядерной державе эти препараты не производятся, и сегодня их приходится ввозить, причем с большим трудом. Кстати, во многом из-за этого у нас плохо развивается радионуклидная диагностика.
Мы можем оказывать очень много разных видов высокотехнологичной помощи — от стентирования до экстракорпорального оплодотворения, от лучевой и химиотерапии до эндопротезирования суставов.
Какому уровню еще мы должны соответствовать, чтобы государство увидело в нас серьезного контрагента? Когда нас не допускают к высокотехнологичной помощи, а ее оказывают по распределению в разы хуже, меня это злит.
— А зачем вам государственный заказ? Вам не хватает клиентов?
— В старом корпусе мы загружены на 95 процентов, и это предел. Нашу поликлинику ежедневно посещают 2000 человек. С введением нового корпуса наши площади увеличились в два с половиной раза: с 13 тысяч квадратных метров до 34 тысяч. Конечно, пока он не заполнен. Работа по системе государственного финансирования позволила бы загрузить мощности и быстрее окупить инвестиции: у нас магнитно-резонансная томография работает 24 часа в сутки, и ночью мы делаем 8–10 исследований. А можем больше, 16–20. И эти дополнительные исследования можно было бы делать дешевле. Таких вещей много. Впрочем, дело отчасти сдвинулось с мертвой точки. Недавно мы заключили с московским департаментом здравоохранения первый контракт на проведение лучевой терапии 70 онкологических больных за счет бюджета города Москвы и уже начали их лечение. Наверное, это первый такой опыт частно-государственного партнерства на рынке. Посмотрим.
— А тарифы государственные вас устраивают? Ведь они весьма далеки от реальных затрат.
— По обязательному медицинскому страхованию это так. Мы готовы работать с государством именно по высокотехнологичной помощи, где тарифы близки к реальности. Например, за операцию по установке стента в сердечную артерию государство платит, допустим, 3500 евро. Сам стент стоит 2500, у нас еще остаются деньги, чтобы платить достойную заработную плату врачам.